Смайлик на асфальте

Девушка оказалась жива, хотя и была без сознания. Крови нигде не было видно, разве что красные пятна на шее, да небольшая ссадина на лбу. Пытаясь привести Ольгу в чувство, он не заметил, как в дверях бастиона показался Дальбан. Сделал несколько неуверенных шагов, остановился, ожидая, когда глаза привыкнут к сумраку. Его фигура отчетливо виднелась на фоне дневного света, просачивающегося сквозь открытую настежь дверь. Вглядываясь в темноту, француз не видел, что к нему медленно, стараясь не наступать на обломки кирпича, приближается мужской силуэт. Силуэт нагнулся, поднял железный прут, и смертоносный, сокрушительный удар обрушился на голову Мориса.

В последнее мгновение Дальбан почувствовал опасность, тело успело среагировать, уклонившись с траектории удара, — сказался опыт. Но удар все равно оказался мощнейшим, Морис упал.

И опять перед Артёмом, как уже было на крыше, встала дилемма: к кому бросаться на помощь — к Морису или Ольге. Тогда он выбрал Ольгу, но теперь был нужнее Морису. «Палач» явно вознамерился убить француза, пока не подоспел Артём, ему удалось ударить еще дважды.

Дальбан был жив, но дышал с трудом.

«Скорая» примчалась мгновенно, видимо, Брагин нажал на какие-то рычаги по своим каналам. Минут через пять появился и сам Викентий Сергеевич. А следом за ним приехал щеголеватый капитан по фамилии Кравченко. Ольга к этому времени уже пришла в себя — она была больше испугана, чем пострадала. Девушка сидела на траве, прислонившись к стволу дерева, и растерянно наблюдала за творившимся вокруг бедламом. В отличие от нее положение Дальбана оставляло желать лучшего. Поджатые губы и торопливые движения врачей выглядели красноречивее слов.

Врубив сирену, «скорая» уехала. Брагин, проводив взглядом машину, подошел к Артёму, которому врачи другой «скорой» уже наложили пару стежков на рассеченную бровь. Несмотря на то, что официальным представителем властей был Кравченко, руководил всем подполковник.

— Ты как? — коротко спросил он.

— В порядке.

— Рассказывай.

Голос подполковника звучал резко, требовательно. Таким голосом только батальоном на передовой командовать. Он не стал выговаривать Артёму, для эмоций — жалости, раздражения, гнева — не было времени. Он просто слушал рассказ.

— Это все?

Тяжелый, пронизывающий взгляд Брагина ощупывал Артёма. Подполковник словно чувствовал, будто от него утаили нечто важное. Дождался кивка, еще раз внимательно посмотрел на Артёма и повернулся к Ольге.

— Собирайся, поедешь со мной.

Он не спрашивал, он отдавал приказ.

Артём отошел в сторону. Сейчас, когда все закончилось, можно было подумать о случившемся. Все складывалось одно к одному — подозрения, нестыковки. Одна за другой в памяти всплывали случайно подмеченные мелочи. Но итог оказывался настолько страшным, что поверить в него было невозможно. Внутри Артёма боролись два человека. Один считал, что надо рассказать Брагину обо всех своих подозрениях. Другой, наоборот, говорил: «Молчи». Он так и не решил, что ему делать, и поэтому не сделал ничего — отпустив ситуацию, позволил ей самой привести его к финалу.

Глава 17

Дома было непривычно пусто. Он и сам не ожидал, что настолько привяжется к Ольге. Она отсутствовала всего несколько часов, а он уже чувствовал себя одиноко. «Ты же так хотел избавиться от нее! Даже из дома уходил, потому что было невмоготу! Так в чем же дело? Наслаждайся», — говорил он себе и с удивлением прислушивался к пустоте внутри. Неужели те пять дней, что Ольга провела в его доме, настолько преобразили его?

«Ничего не изменилось, — убеждал он себя, — просто все стало как раньше». И все же…

«Как ты?» — написал он ей эс-эм-эс.

«Нормально, — пришел ответ. — Я у В.С.».

Телефон Брагина молчал. Лишь спустя несколько минут пришло сообщение: «Ольга в порядке. Дальбан в клинике ВМА».

ВМА — это Военно-медицинская академия. Больница серьезная, на мелочи не разменивающаяся.

В справочную клиники удалось дозвониться далеко не сразу. Отвечать на вопрос о состоянии Дальбана долго не хотели, что-то выясняли, переговаривались между собой, затем все же снизошли до сухого и односложного: «Скончался».

Известие потрясло его. Какая по счету смерть за последние дни? Четвертая? Пятая? Ирина, женщина на кораблике, горничная-монахиня… Еще был Киселёв. Получается, пятая. Когда погибали незнакомые люди, было не так страшно. Но Морис, которого совсем недавно он видел живым, который улыбался, строил планы, вдруг оказался мертв. Поверить в это было невозможно. Еще труднее было поверить в то, что к смерти француза причастен хорошо знакомый человек.

За окном светило солнце, слышались голоса. Жизнь текла своим чередом, не замечая потерь, и от этого становилось еще муторнее.