Смеющаяся вопреки. Жизнь и творчество Тэффи

По возвращении в Париж Тэффи поблагодарила Амфитеатровых: «Вы и не знаете, как много Вы для меня сделали. Я не умею раскрывать перед другими мои misère’ы[564]. <…> Теперь, слава Богу, лучше». Было очень кстати, что она немного поправилась, поскольку девальвация франка нанесла новый удар по ее хрупкому финансовому положению, хотя она и признавалась Амфитеатровым: «…так как я ни одной цены никогда не знаю, то и процесса своего разорения почти не замечаю». Между тем она не могла не замечать, в каком положении оказалось «Возрождение», и она, Ходасевич и еще двое авторов приняли решение подать на газету в суд. Когда состоявшееся 24 сентября судебное заседание не вынесло решения по их делу, она задорно написала Амфитеатрову: «Рапиры сверкают, лязгает сталь». Однако в декабре Тэффи пришлось признаться ему, что она потерпела поражение: «…пора за работу, п<отому> ч<то> сидеть на половинном пайке больше не могу». К тому времени Амфитеатров уже знал от Алданова, что Тэффи переходит в «Последние новости», а Милюков «заявил, что будет рад ей, Шмелеву, Зайцеву и Коровину – политически с “Возр<ождением>” не связанным»[565]. Первый фельетон Тэффи в «Последних новостях» вышел в день нового, 1937 года, но переход в эту газету оказался не совсем выгодным[566]. «“Посл<едние> Нов<ости>” отметили новый год подарком Алданову, Осоргину, мне и Полякову-Литовцеву, – сообщала она Амфитеатрову. – Запретили одновременное печатание статей в “Сегодня”. Итого, на 5 200 фр<анков> сократили бюджет». «А судя по Вашему письму, променяли Вы с уходом в “Посл<едние> Нов<ости>” кукушку на ястреба»[567], – с негодованием отзывался он в ответном письме.

В начале 1937 года Тэффи вспомнила бурный минувший год, который, «как и каждый год, состоит из важных или интересных событий, скрепленных простой, но необходимой соединительной тканью»[568]. Эта ткань соткана из повседневных событий: «…поднялась цена на молоко, забастовка отельных мальчиков, упразднение трамвайной линии…» Главными событиями стали забастовки в начале 1936 года и начавшаяся затем гражданская война в Испании. Они вызвали острый интерес, ослабевший только к концу года благодаря разразившейся в Британии драме короля Эдуарда VIII, отрекшегося от престола во имя любви. Текст Тэффи завершался рядом вопросов: «Что ждет нас? Что бежит к нам по цепи вечности, звено за звеном, все быстрее, все ближе? Война? Революция? Новый принцип бессмертия? Рецепт воскрешения мертвых?»

К сожалению, будущее подтвердило правоту первой догадки Тэффи, но в начале 1937 года казалось, что в череде недавних кризисов намечается некоторая передышка. Наконец-то эмигрантское сообщество смогло отдаться торжеству – подготовке к празднованию близящегося 10 февраля, столетия со дня смерти Пушкина. На этот раз русскость проявлялась не в отношении к советской тирании и не в экстремистской идеологии некоторых эмигрантских группировок, но в прославлении русской культуры. Двумя годами ранее в Париже был образован Центральный пушкинский комитет, одним из многих членов которого стала Тэффи, и по мере приближения юбилейной даты стала воплощаться в жизнь задумка отметить ее «во всех пяти частях света… – в Европе, Азии, Америке, Африке и в Австралии»[569]. Торжества в Париже продолжались в течение семи дней. К ним были приурочены концерты, выставки, театральные спектакли, а также разнообразные публикации, от «однодневной газеты» до собрания сочинений поэта.

Вклад Тэффи был минимальным, она написала только очень короткую и невыразительную заметку «Чудо России» для однодневной газеты[570]. Вероятно, она ограничилась этой публикацией из-за того, что в данный период была погружена в работу над пьесой. Она отчаянно нуждалась в деньгах и, как она шутливо сообщала Амфитеатровым в декабре 1936 года, надеялась, что пьеса окажется «средством, как бы разбогатеть»[571]. Она уже пыталась собрать средства, проведя 28 ноября и 1 декабря два бенефиса в Лондоне, которые принесли ей «много… почету, но мало грубо-матерьяльной оценки»[572]. Поскольку вечер в Брюсселе, состоявшийся 31 января 1937 года, принес такие же результаты, ей пришлось «всплошную засесть за пьесу для Русского Театра»[573].

В основанном годом ранее Русском драматическом театре помимо русской классической драматургии ставились пьесы Алданова, Набокова, Берберовой и других эмигрантов [Литаврина 2003: 135][574]. Пьеса, которую Тэффи писала для него, должна была стать ее первым полнометражным драматическим произведением со времен «Шарманки Сатаны», и она предупреждала Амфитеатровых о вероятности своей неудачи: