Смеющаяся вопреки. Жизнь и творчество Тэффи

Опубликованный в 1915 году рассказ «Тихая заводь» выступает в качестве своеобразного реквиема по старой жизни, поставленной под угрозу войной, той жизни, которая вскоре будет уничтожена революцией. Действие происходит в заброшенной усадьбе, где из людей остались только двое старых слуг, Пелагея и Федорушка, «отставная прачка и отставной кучер» [Тэффи 1997–2000, 2: 159][264]. В пространной метафоре, с которой начинается рассказ, «тихая заводь» противопоставляется бурной реке, отсылающей нас не только к свойственному человеку неутомимому стремлению вперед, но и к агонии войны: «Там, на большом просторе, тоскуют и мечутся волны. Мотаются из стороны в сторону, как от безумия и боли, и вдруг последним, отчаянным усилием прыгнут, взметнутся к небу и снова рухнут в темную воду…» [Тэффи 1997–2000, 2: 158].

Пока что ничто не тревожит эту заводь, «маленькое синеокое озерко – утиную радость, да кучу жесткого камыша, растущего в палисаднике». Глухота и забывчивость обитателей усадьбы, удаленных от суеты мира географически и еще больше – в силу старости, отделяет их даже друг от друга. Они едва ли больше похожи на людей, чем несчастная Явдоха, но их слитость с природой делает их симпатичными читателю. Гармония между человеком и животным с наибольшей очевидностью проявляется тогда, когда Пелагея рассуждает об именинах животных и самой земли, но расстраивается, не сумев вспомнить, в какой день корова именинница: «Вот не вспомнишь, а не вспомнив, обидишь, попрекнешь либо что, и грех. <…> А там наверху ангел заплачет…» [Тэффи 1997–2000, 2: 163]. В конце рассказа эта забывчивость пронизывает сам пейзаж тихой заводи, внося патетическую нотку в ее спокойную атмосферу: «Ночь за окошком синяя. Напоминает что-то, а что, – вспомнить нельзя. <…> Ушла река. Камыши забыла». Элегическое настроение усиливается намеком на то, что все «тихие заводи» старой, патриархальной России вскоре будут уничтожены неистовыми волнами русской истории.

5. Прощание с Россией, прошлой и будущей (1915–1919)

Начало конца

В течение 1915 года положение России в войне стремительно ухудшалось, и по мере угасания надежд на скорую победу народная поддержка царского режима начала ослабевать. Самой спорной личностью в окружении Романовых стал «безумный монах» Григорий Распутин (1869–1916), который в реальности был не монахом, а религиозным фанатиком из крестьянской среды и в равной степени прославился как способностями мистика-врачевателя, так и безудержными оргиями. В апреле 1915 года у Тэффи произошла пара любопытных встреч с так называемым «старцем».

Все началось с двух таинственных телефонных звонков: один был от блестящего, самобытного писателя и философа В. В. Розанова (1856–1919), другой – от А. А. Измайлова. В телефонном разговоре ни один из них не осмелился произнести имя Распутина, и только при личной встрече с Тэффи Измайлов рассказал ей, что некий М-ч предложил некоему Ф. собрать у себя компанию избранных, в том числе и некоторых писателей, чтобы они посмотрели на Распутина. В своей книге о Распутине Э. С. Радзинский сообщает, что М-ч – это Иван Федорович Манасевич-Мануйлов, а близкий к Распутину Ф. – Алексей Фролович Филиппов, решившие пригласить писателей, но только при условии, что они сохранят инкогнито [Radzinsky 2000: 299–301, 306].

Тэффи, поколебавшись, приняла это приглашение, хотя, по ее словам, «чувствовала моральную тошноту от всей этой истерической атмосферы, окружавшей имя Распутина» [Тэффи 2004: 267] («Распутин»)[265]. Она позволяет составить кое-какое представление об этой истерии, описывая два званых обеда, на которых присутствовала перед встречей с ним. На первом из этих обедов фрейлина императрицы Е. рассказала, что от пристального взгляда Распутина у нее начинается «страшное сердцебиение» и что когда она не сразу согласилась посетить его, он положил ей руку на плечо и сказал: «Непременно приходи». На втором обеде присутствующие повторяли обычные сплетни, окружавшие Распутина: «о взятках…, о немецких подкупах, о шпионстве, о придворных интригах» [Тэффи 2004: 268].