Смеющаяся вопреки. Жизнь и творчество Тэффи

Личные страдания Тэффи, отчаянная борьба за существование, которую она наблюдала повсеместно, еще более омрачали ее и без того мрачные представления о роде человеческом. В начале октября она писала Ляцкому: «Париж очень изменился. Вообще. А русский в особенности. Зол, злобен и злится»[524]. Порой ее взгляд на человеческую природу становился до того негативным, что ее творчество пересекало грань, отделяющую остроумную сатиру от гневной инвективы. Так, в «Естественной истории» она утверждает, что выражение «человек человеку волк» оскорбляет волков: «Почему вдруг волк? Почему не свинья, почему не осел, не змея?»[525] Это и другие произведения побудили Амфитеатрова изменить представление о юморе Тэффи: в 1931 году он отметил, что «Тэффи смешит… смехом безобидным, добродушным и благородным», пронизанным «пушкинским духом»[526], однако после прочтения «Естественной истории» в письме от 15 сентября 1934 года он написал: «“Волки”-то – а? Из светлого пушкинства в сумрачное гогольство начали отливать»[527]. Более подробно он развил это наблюдение в статье, опубликованной в «Сегодня», где отмечал, что ее рассказы показывают,

…что не очень-то хорошо живет «батюшка Париж», а русские парижане, варясь в собственном соку, опустились, опошлели, озлились, живут скучно, недоброжелательно – человек – человеку волк. Рассказывает художественно, с неподражаемым остроумием, каждое слово кстати, каждая шутка – прямо в цель. Слушаешь – хохочешь, нельзя удержаться; кончила, грустно, грустно аж до слез… Ах, русские люди, бедные, нелепые, милые русские люди![528]

Жизнь русских во Франции стала еще тоскливее, когда в 1934 году разразился еще один скандал, связанный с одним из эмигрантов, – столь грандиозный, что он поставил под угрозу устойчивость французской политической системы как таковой. В центре так называемого дела Ставиского оказался аферист и мошенник Серж Александр Ставиский (1886–1934), украинский еврей, с 1900 года являвшийся натурализованным гражданином Франции[529]. 8 января 1934 года, находясь под следствием по обвинению в мошенничестве, Ставиский скоропостижно скончался, и хотя было заявлено, что он совершил самоубийство, возникло не опровергнутое по сей день подозрение, что его убили в полиции. Скандал привел к отставке сформированного Радикально-социалистической партией правительства, имевшего подозрительные финансовые связи со Стависким, а его кульминацией стала демонстрация, организованная правыми на площади Согласия 6 февраля, во время которой 15 человек погибли и около 1500 получили ранения [Weber 1994: 131–136][530]. После этого в течение продолжительного времени чуть ли не ежедневно проводились бурные демонстрации и крупные забастовки рабочих [Weber 1994: 140].

В одном из мартовских фельетонов Тэффи передает то беспокойство, которое охватило эмигрантов в результате дела Ставиского. Когда двое русских, Мамашин и Севрюков, встречаются в метро, первый советует второму сбрить бороду, чтобы не стать подозреваемым по делу Ставиского. Когда Севрюков заявляет, что может доказать свою непричастность, Мамашин отвечает: «Доказывай, доказывай. А пока что поместят в газете твой поганый портрет без воротничка и напишут, что ты говоришь по-французски с собачьим акцентом и что у тебя уши дегенерата»[531].

Время от времени жизнь предоставляла возможности отвлечься от этого всеохватного уныния. Одна из них была связана с Евреиновым, который в 1934 году решил поставить пьесу сестры Тэффи Варвары (написавшей ее под псевдонимом Мюргит). 24 мая Тэффи просила его сделать «доброе дело», уделив «небольшое количество [франков]» Варваре, «погибающей с голоду в Ленинграде»[532]. Впоследствии жена Евреинова вспоминала бесконечные поездки, которые они с Тэффи предпринимали, чтобы «оформить авторские права Мюргит во французском Обве Драматургов», и которые также преследовали более важную цель: «…сознательно развлекала ее, чтобы отвлечь от тяжелой домашней обстановки»[533].

В то лето Тикстон и Тэффи вновь смогли отдохнуть от Парижа в Марли-ле-Руа, и царившая там безмятежная обстановка подействовала на нее успокаивающе[534]. Более того, неистребимое кокетство Тэффи было потешено ее пикантной фотографией у реки в сарафане с обнаженной спиной – этот снимок она разослала друзьям, в том числе Амфитеатрову и Ляцкому[535]. Амфитеатров откликнулся 26 октября ироикомическим стихотворением, которое подарило им обоим мгновение столь остро необходимого веселья. Начиналось оно так: