Смеющаяся вопреки. Жизнь и творчество Тэффи

В тот же самый спокойный вечер тело Наташи прибивает к берегу, но даже обнаружение трупа не нарушает безмятежности атмосферы – сын рыбака, завидев ее коротко остриженные волосы, радостно восклицает: «Мальчика поймали!» Ирония этого образа житейских забот, растворяющихся в мире и красоте природы, подчеркивается появлением сентиментального немецкого патера с молодым другом, которому, как он опасается, может повредить разговор об убийстве, «грязной парижской драме дегенератов, великосветских кокоток и сутенеров». Отвлекая друга, он показывает ему «розовую даль, обещающую чудесное счастье», тот вид, частью которого, по иронии судьбы, оказывается тело Наташи: «Тихость моря и благость неба и даже мирный человеческий труд – вон там несут рыбаки что-то темное, должно быть, улов вечерний – и серебряный радостный голосок ребенка…» В восприятии природы патером нет места потайным страстям и порокам, которыми наполнен тот круг, в котором вращалась Наташа, и все же присутствие ее тела в этой идиллической сцене (не говоря о романе в целом) указывает на ошибочность подобного подхода.

Несколько выше писательница изложила иной взгляд, вновь использовав образ бабочки из «Предела»: «Кто видел под микроскопом очаровательнейшее создание Божие, символ красоты земной – бабочку, тот никогда не забудет ее кошмарно-зловещей хари. Пленкой “маловиденья” преображен для нас мир чудовищ» [Тэффи 1997–2000, 6: 105]. В «Авантюрном романе» Тэффи растворяет эту «пленку» и показывает скрывавшийся под ней мир чудовищ. Двойная ирония заключается в том, что появляющийся в конце романа оптимистичный персонаж оказывается христианским священнослужителем, ибо пример Христа особо значим именно в темном мире греха и страдания. Наташа, страдающая за грехи других и умирающая во имя любви, идет по пути Христа, а восприятие мира священником, игнорирующим потайные стороны человеческой жизни, оказывается не только не соответствующим действительности, но и нехристианским. И все же можно согласиться с его последними словами (которыми завершается роман), хотя для этого придется интерпретировать их в более мрачном ключе, чем тот, в котором они были произнесены: «In manus Tuas, Domine»[503] [Тэффи 1997–2000, 6: 118].

8. Скольжение по наклонной плоскости (1931–1936)

Болезнь Тикстона резко положила конец участию Тэффи в общественных и культурных мероприятиях эмигрантского сообщества, и в конце февраля 1931 года эта пара покинула Париж и обосновалась в Сент-Антуане, в русском санатории «Ля Коллин», расположенном на холмах, возвышающихся над Ниццей[504]. К Пасхе состояние Тикстона улучшилось, повсюду, как писала Тэффи Зайцевой, была «масса цветов», но настроение у нее оставалось очень мрачным: «А мне если не страшно, то скучно, а если не скучно, то страшно». Позднее той же весной монотонность существования была несколько нарушена визитом Сережи Тикстона, но из-за очень неприятного инцидента, связанного с его обезумевшей бывшей любовницей, его отцу и Тэффи пришлось поспешно переезжать из Ниццы в курортный городок Урьяж-ле-Бен под Греноблем[505]. В письме Зайцевой от 19 июля (написанном левой рукой) Тикстон описал этот городок: «Живописно. <…> Большой тенистый парк, хорошая зеленая лужайка»[506]. Тэффи сообщала Буниной, что Тикстон хорошо поправляется и «миссия» ее подходит к концу, но она проявила излишний оптимизм, поскольку в конце ноября Зайцевой показалось, что он «тает»[507].

Тэффи и Павел Тикстон, 1930-е годы. В 1930 году Тикстон, близкий друг Тэффи, перенес инсульт, после чего она взяла на себя основную заботу о нем и продолжала ухаживать за ним до его смерти в 1935 году. Личные документы Тэффи; любезно предоставлено Бахметьевским архивом Колумбийского университета.

Углубление экономического кризиса усугубило невзгоды Тэффи. Поздравляя Амфитеатрова с новым, 1932 годом, она жаловалась, что, хотя она и работает во время праздников, «не все хотят платить за эту работу», а через несколько недель описала беспокойство, охватившее ее знакомых: «Все озабочены, злы и нелюдимы. Я тоже такая». Настроение у русских, живущих во Франции, стало еще более мрачным после того, как 6 мая казак Павел Горгулов совершил убийство президента Франции Поля Думера[508]. В ходе разразившегося вслед за этим скандала придерживавшиеся правых взглядов обвиняли Горгулова в том, что он – советский агент, тогда как левые относили его к крайне антисоветским эмигрантским кругам. Оказалось, что он сошел с ума и действовал в одиночку, но его преступление вызвало усиление уже оформившихся антииммигрантских – особенно антирусских – настроений[509]. Как писала Тэффи Зайцевым в июле, она «очень мучилась Горгуловым», известие о нем усугубило ее и без того тягостное настроение. 14 сентября Горгулов был гильотинирован.