– В таком случае посылаем ноту румынскому правительству! – бодро сказал Остап, достал блокнот и карандаш. – Уверен, что Наркоминдел позаботится. Переводчиков ждать не будем. Я по их рожам всё вижу, всё про них понимаю и всё напишу! – и он погрозил румынам кулаком.
– А вы, товарищ Бендер, с вашим материалом пройдите к цензору! – сказала Остапу дама лет пятидесяти, в седых буклях и с пенсне на шнурке, секретарь редакции «Черноморские известия».
Остап, уже приодевшийся, бритый и отглаженный, картинно удивился:
– Разве в Стране Советов есть цензура?
– Я, пардон, по-старому. Конечно, не цензор, а ответственный сотрудник Главлита. По коридору предпоследняя дверь налево.
На двери была табличка:
«Уполномоченный Главлита Воробьянинов И. М.»
Бендер переступил с ноги на ногу, откашлялся, но деваться некуда – вошел.
Воробьянинов поднял на него глаза, пожевал губами.
Бендер инстинктивно прикрыл ладонью шрам на своей шее.
– Извините, – сказал Воробьянинов. – Неловко вышло.
– Пустяки! – ответил Бендер.
– Вообще-то нам лучше бы не встречаться, а встретившись, не узнавать друг друга, – хмыкнул Воробьянинов. – Но уж как стасовалось, так и выпало. Давайте, что у вас там?
Бендер протянул ему три машинописных листочка. Воробьянинов протер очки и стал читать, водя карандашом по строчкам, сверяясь с раскрытыми брошюрами у себя на столе.
– Трудная работа? – поинтересовался Бендер.
– Не труднее, чем в ЗАГСе регистрировать парочки… Так-с. Вот эту фамилию, товарищ Бендер, вычеркиваем. Данный гражданин позавчера вышел из доверия советского народа. Так-с. Здесь вы пишете – «посевная площадь увеличилась на 120 га». Пишем: «значительно увеличилась». На будущее имейте в виду.
– Благодарю, – кивнул Остап. – Никак не ожидал вас увидеть. Честное слово, думал, что вы в Париже.
– А я, честное слово, думал, что вы в колумбарии.
– Обижаете! – усмехнулся Остап. – Отчего ж не на кладбище?
– А кому надо тратить на бесхозный труп целых три аршина дорогой московской земли? Шучу, шучу. Эх, мой друг, где этот Париж…
Воробьянинов коротко рассказал Бендеру, как он нашел последний стул, а стул был пуст, потому что сокровище мадам Петуховой пошло на строительство рабочего клуба.
– Выходит, зря вы меня убивали, Киса?
– Выходит, зря. Но вы сами виноваты, Ося! Зачем было в последний вечер говорить, что дадите мне шесть процентов? Потом – что три процента? Что камердинером наймете за харчи? Издевательство над усталым, издерганным человеком.
– Виноват, – развел руками Бендер.
– Но и я виноват! – вдруг вздохнул Воробьянинов. – Прогулял эти чертовы двести рублей, и мы с вами не смогли купить стулья на аукционе. Но, может быть, и тут в конечном итоге виноваты тоже вы! Зачем было отдавать изголодавшемуся по женской ласке старику, мне то есть, половину добытых нами денег?
– Честность! – сказал Остап.
– Прекрасно. Ну, а вы как?
– Примерно так же. У одного жулика отнял миллион – и глупо его потерял. Давайте без подробностей.
– Жаль. Вы знаете, я чувствую перед вами вину, – он слегка протянул пальцы к шее Остапа. – И я хочу ее загладить. У меня нет миллиона, у меня на сберкнижке триста рублей. Но я вам дам хороший совет. Вы ведь хотите жить богато? – и вдруг заговорил негромко, но певуче, словно бы приглашая Остапа увидеть то, о чем он рассказывает. – Вы хотите иметь большую, удобную, красиво обставленную квартиру? Загородную дачу, машину с шофером, домашнюю прислугу? Обеды в дорогих ресторанах? Знакомства со знаменитостями? Дружбу с влиятельными людьми? Актеры, художники, писатели, академики, иной раз наркомы и командармы, а порой, – Воробьянинов нагнулся к Остапу и прошептал: – а порой даже секретари ЦК партии, чтобы сидели с вами за одним столом?
Остап слушал его как завороженный.
– Театры, опера и балет? Поездки на курорты? Спальные вагоны, каюты-люкс на пароходах? Хорошие костюмы? Сшитые по фигуре из импортного материала в ведомственном ателье? А? Молчите? Молчание – знак согласия. Но для этого не надо искать брильянты в старой мебели. И не надо воровать миллион у другого вора. Мы живем в СССР. В стране социализма, в стране рабочих и крестьян, товарищ Бендер. Это надо иметь в виду и применяться к обстоятельствам. Хотите стать богачом – станьте советским богачом. Богатство в СССР может быть только официальным. Ося, вы талантливый человек. Вы хорошо понимаете людей, красиво говорите, у вас есть чувство юмора. Вы сможете стать писателем. Советский писатель живет богато, а известный, признанный советской властью – очень богато. У таких писателей есть машины, большие квартиры и дачи, шоферы и домработницы, путешествия за казенный счет, пышная светская жизнь, знакомства в высших сферах – и всё это, повторяю, официально! Никто не спросит: «А кто вы такой? А откуда у вас средства?» Наоборот, вас будут только уважать. Заглядывать в глазки.
– Конгениально! – выдохнул Бендер.
– Нет, конечно, – продолжал Воробьянинов, – так живут не одни только писатели. Ученые, например. Крупнейшие физики и физиологи. Или оперные певцы. Но это, мне кажется, не для вас. Вам дорога в писатели.