Смелая женщина до сорока лет

И подумал: «Приятно, черт возьми, быть хорошим человеком! Не то что эта сука Павленко!»

– То есть товарища Бендера можно смело послать в Америку на полгода с заданием написать несколько очерков, а то и повесть об этой хваленой стране? То есть вы за него ручаетесь, что он не предаст? Не убежит?

– Ручаюсь, – осипшим голосом сказал Шолохов.

– Попейте воды! – сказал Сталин и указал на графин, стоявший на углу стола.

Шолохов налил себе полстакана тепловатой кипяченой воды, сделал несколько глотков. Отставил пустой стакан в сторону.

– Спасибо, товарищ Сталин.

– Не за что. Передавайте товарищу Бендеру привет. Можете ему рассказать о нашем коллегиальном решении послать его в Америку.

ЭПИЗОД 141

Шолохов отметил пропуск в канцелярии, отдал его красноармейцу, стоявшему в воротах Троицкой башни, прошагал по мостику над Александровским садом и через Кутафью башню вышел на Сапожковскую площадь. Пройдя мимо гаража Совнаркома, он свернул направо и пошел по Моховой к «Националю».

Он думал о Бендере, которого видел всего-то несколько раз мельком, и вспоминать не хотел, однако не шел он из головы.

– Гордыня и тщеславие! – пробормотал он, закуривая «Казбек», сильно затягиваясь и пуская клубы дыма. – Болтовня и дым! Вот она, первопричина всего!

А втиснувшись в толпу у перехода через улицу Герцена, неизвестно зачем сказал непонятные слова:

– Флюария кай капнос…[2]

И еще раз громко повторил, когда постовой своим полосатым жезлом остановил машины и пригласил пешеходов перейти улицу:

– Флюария кай капнос!

– Пардоньте? – вдруг спросил подвернувшийся рядом мужичок в сереньком пиджаке.

Спросил и аж в глаза заглянул. Этак пристально.

– Ча-во? – по-народному рявкнул Шолохов, чтоб пугнуть.

Но мужичок не отставал, улыбался и чуть что за рукав не хватал, спрашивая:

– Что это вы, товарищ, такие слова непонятные говорите?

Шолохов понял – какой-то уличный топтунок-стукачок, то ли энкаведист, а может, доброволец. Шпионов ловит. В газетах что ни день пишут: пионер Вася Пупкин заметил, как двое мужчин говорят между собой на непонятном языке. Позвал постового. Оказались немецкие шпионы. Ну вот тебе:

– Чего ж тут непонятного? «Флюгера и говно!»

– Это вы о ком этак строго? – хихикнул мужичок.

– О писателях!

– О каких таких писателях? – тот нахмурился.

– О западных! – объяснил Шолохов. – Писатели Европы. Которые пишут, в точности как дует ветер буржуазной пропаганды. Говнюки!

Отмахнулся и пошел дальше.

ЭПИЗОД 142

В «Национале» взял ключ у портье, поднялся к себе в номер.

Позвонил Жене Ежовой.

Она сказала, что придет через два часа, не раньше.

Он спустился в ресторан.

Вот черт! За большим столом у окна сидела писательская шатия: сильно подпитый Олеша, строгие драматурги – худой Булгаков и толстый очкастый Файко, еще пара совсем молодых незнакомцев в клетчатых ковбойках – и этот поганый Бендер.

– Шолохов с нами! Ура! – крикнул кто-то.

Он подошел к ним, присел, опрокинул спешно пододвинутую рюмку водки, закусил печеньем – они там уже пили чай. Наверное, давно сидели.

Треп шел какой-то совсем рискованный. Олеша сказал, что русская литература кончилась в 1934 году. Молодняк хихикал. Драматурги пыхтели и поднимали брови. Бендер задумался и сказал, что хочет выучить португальский, читать книги бразильских авторов. И вообще иногда чувствует себя бразильцем. «Эренбург у нас француз, а я буду бразилец. Поеду в Бразилию. Специальным корреспондентом. Как обживусь, выпущу пару-тройку бразильских романов, Юрий Карлович, переведете? А хоть и с подстрочника! Тут же приглашу вас всех к себе в Рио-де-Жанейро. Алексей Михайлович, – нагнулся он к Файко, – вас первого. Вместе напишем пьесу из бразильской жизни».

– Остап Абрамыч, – нарочно грубо сказал Шолохов. – Есть отдельный разговор.

Сели за столик в отдалении от тех.

Заказали.

ЭПИЗОД 143

Шолохов с неприязнью, плохо понятной ему самому, глядел на красивое, смуглое, суховатое, а когда в профиль повернется – просто чеканное лицо Бендера.

– Остап Абрамыч, – сказал он наконец. – Вас посылают в Америку. На полгода. Писать статьи, очерки и даже, если вдохновение вас посетит – то и повесть. Это решение товарища Сталина. Я вас поздравляю. Товарищ Сталин велел передать.

Бендер поднялся, поклонился, но все-таки уточнил:

– Мне уже вчера товарищ Мехлис намекнул…

«Хамство какое!» – подумал Шолохов, но выдавил из себя добродушную улыбку:

– Ну вот Мехлис намекнул, Сталин утвердил, Шолохов передал! Ура!

– Ура, Михаил Александрович! Спасибо!

Принесли водку – как положено в литературе, да и в жизни тоже, в запотевшем графинчике, и разные закуски: розовую ветчину, до прозрачности тонко нарезанную копченую колбасу, серебристую, блестящую жиром и обсыпанную кружочками лука селедку, а к ней – горячую картошку и маринованные огурцы, ну и конечно – икру в мельхиоровой вазочке, свежий, теплый еще белый хлеб и сливочное масло розочкой.

Чокнулись, выпили.

– Остап Абрамович, – сказал Шолохов, нахмурясь. – Я за вас перед товарищем Сталиным поручился…

– Что я напишу талантливую повесть?

– Тьфу! Что вы не удерете. Смотрите, Остап Абрамыч!