Смелая женщина до сорока лет

– Не так уж это смешно. Это, Женюра, тяжелое политическое обвинение, – Шолохов снова стал серьезен. – Товарищ Сталин на днях сказал, что антисемитизм в СССР карается смертной казнью.

– Вот и хорошо! – сказала Женя.

– Что хорошо? Что людей расстреливают?

– Хорошо, что товарищ Сталин заступился за нас.

– За вас?! – возмутился Шолохов. – А кто за нас заступится?

– Миша, хватит! – Женя ничего не поняла. – Я тебя люблю! Времени мало!

Она стала раздеваться. Сняла кофточку, расстегнула пуговицу на юбке и продолжала говорить:

– А вот товарища Бендера я знаю, представь себе. Позавчера случайно познакомились. Он меня просил замолвить словечко за одного своего старого знакомого. Нет, не писателя, не морщи лоб! Не хмурься, Мишенька. За шофера, представь себе. Шофер в гараже Совнаркома. Был даже три месяца шофером Николая Иваныча.

– Тоже еврей?

– Нет-с! – Женя сбросила комбинацию и отстегивала от тончайших шелковых, бежевых в желтизну чулок латунные подвязки своего кружевного французского пояса, надетого снизу золотистых узеньких трусиков. – Представь себе, поляк. Фамилия Козлевич. Зовут Адам то ли Сигизмундович, то ли Казимирович. Его две недели назад взяли.

– Ого!

– Что тебя так удивляет? – Женя скатывала левый чулок со своей смуглой чуть пушистой ножки. – Всех берут!

– Меня удивляет, как это ничтожество Бендер смог подкатиться к супруге наркомвнудела товарища Ежова.

– Через Бабеля, – Женя чуть покраснела и опустила глаза, рассматривая свой педикюр и шевеля пальчиками.

Потом принялась за правый чулок.

– Но как этот Козлевич мог добраться до Бабеля?

– Миллион способов! – она закинула руки за спину, расстегивая пуговки лифчика.

Шолохов с удивлением, с особой, ощущаемой им самим писательской наблюдательностью, следил за собой – как в нем борются три чувства: мужское желание, мужская же ревность и просто человеческое любопытство. Он знал, что Женя живет еще и с Исааком Эммануиловичем. Кстати, настоящий талант, хоть и еврей евреевич… Но уж Бендеру тут точно не обломится.

– А вот скажи, моя прекрасная. Вот ты еврейка. С кем тебе лучше… С человеком твоего народа… или… с иноплеменником?

– Скажу через полчаса! А ну раздевайся!

ЭПИЗОД 147

Адама Козлевича допрашивают в НКВД.

Следователи Иванов и Павлов.

Иванов – коренастый, черноглазый, смуглый, носатый, густобровый, с синеватыми от щетины щеками. Говорит тихо, медленно и рассудительно, с сильным «балтийским» акцентом; так в анекдотах изображают латышей или эстонцев.

Павлов – бледный, долговязый, тонкопалый, платиновый блондин со светло-голубыми глазами. Говорит громко, торопливо и горячо, с «кавказским» акцентом, тоже сильным до нарочитости, при этом энергично жестикулирует.

Козлевич весь в синяках и кровоподтеках, губы разбиты, трех передних зубов не хватает.

Иванов: Почему вы не хотите признаваться?

Павлов: Признавайся, выродок!

Иванов: При этом я понимаю, что вас завербовали против вашей воли. Возможно, вы не вполне сознавали, какой урон вы наносите Стране Советов. Наверное, поначалу вы думали, что всё это так, просто разговорчики… Это была ошибка.

Павлов: Ты продался за злотые, сука! За эти злотые ты продал родину! Тебя пристрелят под забором, как бешеную собаку!

Иванов: Я почти уверен, в случае чистосердечного признания и искреннего раскаяния суд найдет возможность для снисхождения.

Павлов: Подписывай! Скотина, мразь, людоед!

Иванов: Подпишите, пожалуйста, гражданин Козлевич, ну что вам стоит, в самом деле?

Козлевич: Я ни в чем не виноват. Я не шпион.

Павлов: Шпион, шпион! Вина доказана!

Иванов: Однако допустим, что не всё так ясно и просто. Предположим, что всё гораздо, гораздо сложнее… Но вы ведь любите свою советскую родину?

Павлов: Отвечай, сука!

Козлевич: Да. Я здесь родился и вырос.

Иванов: Вы готовы пожертвовать собой ради СССР?

Козлевич: Да.

Павлов: Лжет! Шпион, диверсант, убийца!

Козлевич: Я не шпион. Не диверсант. Я никого не убивал.

Иванов: Но, если вы любите родину и действительно готовы на жертвы ради нее, вы должны признать вину. Родине это нужно.

Козлевич: Зачем?

Павлов: Ты всё равно не поймешь, скотина!

Иванов: Так сложилось. Всё непросто. Обстановка нагнетается. Кругом враги. Шпионы проникают во все щели. Трудящиеся должны знать, что НКВД разоблачает шпионов. Родина выбрала вас. Это ваша жертва за родину.

Павлов: Понял, сука? Подписывай.

Козлевич: Я готов пожертвовать собой. Своей жизнью. Но не своей честью!

Иванов: Честью? Хм. Гм. Кхе-кхе. Интересно. Забавно. Неординарно.

Павлов: Вот ведь шляхта сраная! Какая у врага народа честь?

Козлевич(кричит): Я не шляхта! Это вы враги народа! И Ежов ваш враг народа, пьяница, развратник и педерacт!

Павлов(бьет Козлевича чернильницей по лицу; красно-фиолетовая жижа стекает вниз, на его пропотевшую фуфайку): Врешь, сука!