Сейчас, однако, удачное время, чтобы записать то, что я пока не успела, так как разносят обед. Женщина с тележкой, на которой стоят подносы, ловит мой взгляд:
– Филдс же сейчас НЧР, так?
– Да. Спасибо. – НЧР: сокращенно «ничего через рот».
Я стараюсь записывать принятые пациентами лекарства сразу, чтобы ничего не забыть.
Каждую смену я ставлю перед собой цель отчитаться об утреннем осмотре пациентов до того, как утро закончится. Так, я сделала все записи по мистеру Хэмптону и Дороти, однако, качая головой, осознаю, что так и не осмотрела Кандас, не говоря о том, чтобы отчитаться об этом. Она только что к нам поступила и в данный момент энергично убирается у себя в палате, так что, скорее всего, с ней все в полном порядке, однако я должна послушать ее сердце и легкие, задать пару формальных вопросов о ее самочувствии, а затем записать все это на компьютере.Но прежде чем идти к Кандас, мне нужно доделать записи по поводу Шейлы, особенно если учесть, насколько сильно я ошиблась при утреннем осмотре. Я фиксирую сведения по поводу ее перфорации, отметив, как и когда я о ней узнала. После этого я перехожу на другую вкладку и открываю электронную таблицу, в которой мы ежедневно отмечаем наши клинические наблюдения. Кишечные шумы? Ничего такого я не слышала, но по поводу полной тишины тоже не задумалась. В свете того, какой оказалась ее проблема на самом деле, документирование всего произошедшего кажется бессмысленным. Ни я, ни другой медперсонал, ни медсестры и врачи из отделения неотложной помощи не уделили должного внимания тому, что происходило у нее в животе, однако мы все равно должны записать наши ошибочные наблюдения с помощью многочисленных всплывающих меню, чтобы отчетность была как можно более полной.
Я понимаю, зачем такие подробные записи нужны с юридической точки зрения, однако порой у меня складывается впечатление, что используемые нами программы разрабатывала кучка садистов.
Ну почему заказать из-за океана свитер намного проще, чем просто сделать записи по моим пациентам? Кликнул, прокрутил, напечатал, ввел. Вот передо мной всплывает меню с двадцатью пунктами на выбор, среди которых нет того, что нужен мне.
Вот возникает ситуация, когда мне одновременно нужна информация из двух различных окон, однако возможности переключения между ними разработчики не предусмотрели. Вот вкладка, на которой из тридцати возможных вариантов мне показываются только первые пять. Новые результаты анализов, рентген, КТ, МРТ: мне ничего из этого не нужно, при этом на экране полно мелких иконок, большинство из которых соответствуют функциям, которые я не использую, а то и вовсе не понимаю.
Наконец, я заканчиваю отчет по Шейле и отмечаю это в своих бумажных записях. Затем смотрю, не появились ли новые предписания, и вижу, что бумаги на выписку Дороти в электронной системе учета так и не появились. Сверяю часы: час дня. Неплохо, только мне еще нужно отчитаться по Кандас. Неприятно, когда после окончания смены приходится задерживаться допоздна, чтобы сделать все необходимые записи о случившемся за целый день. «Если что-то не записано, значит, это не сделано», – нам раз за разом повторяли эту мантру, когда я училась на медсестру.
Рядом с моей рабочей станцией внезапно появляется еще один клинический ординатор онкологии с письменным предписанием на ритуксан для мистера Хэмптона в руках. Так как у нас клинические ординаторы учатся на онкологов, то хоть и заполняют сами предписания на химиотерапию, делают это под более или менее пристальным наблюдением старшего врача, в зависимости от того, как долго они уже проходят практику. Этот ординатор явно ждет ребенка. Она все еще ходит на работу на каблуках, и я восхищаюсь ее приверженности стилю, хотя сама и предпочла бы что-нибудь на плоской подошве. Я беру у нее из рук предписание и смотрю на него. «Неужели мы и правда собираемся это сделать?»
«Я знаю – он выглядит не очень-то хорошо. Но мы собираемся давать ему препарат без постепенного увеличения дозировки – так ему будет проще перенести».
Я киваю, стараясь не обращать внимания на трепетание у меня в животе.