В том же году нас, второклассников, повели на экскурсию на урок в третий класс. Это было грандиозное событие. В классе рядом с доской стоял стенд с большими белыми листами, которые можно отрывать. На таком листе кто-то упражнялся в чистописании. Наша учительница указала на исписанный лист и объяснила, что вот этим занимаются сейчас ученики третьего класса: стало быть, и мы займемся этим в следующем году. Чистописанием. Буквы соединялись аккуратными плавными линиями и образовывали отдельные группы. Плюс ко всему, выписаны они были с равномерным наклоном вправо.
Я глазела на эти буквы. Ну, обычными буквами кое-как писать я умела – научилась еще до школы, в пять лет. Но чистописание… Нет, этому я никогда не научусь, – я так прямо и сказала. Мужество покинуло меня, взамен навалилась тревога. Никогда, никогда не освоить мне чистописание.
Мой первый круг – это мама, папа и сестра Нина. Но вскоре круг расширился. Родились сестры Фелисия и Майя и брат Линус. В кругу становилось всё теснее. Появилось чувство непрерывно движущегося конвейера, как на заводах «Скания» в шестидесятых. Я до сих пор отлично помню, как стою у пеленального столика и меняю пеленки своим младшим. Это было в Русенгорде, совершенно новом для нас месте. Мы переехали из Халландсосена в современную квартиру на улице Русенс-вэг. Мы старательно изучили проектные чертежи дома. Мы переехали, потому что жить в таком доме наверняка гораздо лучше. Настоящая многоэтажка, девять этажей – прямой шаг в будущее.
И вот однажды, когда я меняла подгузник месячному Линусу и испытывала чувство непрерывно движущегося конвейера, на меня вдруг накатило удивление. Трое детей появились меньше чем за два года. И теперь нас пятеро. Еще один человек. Помню, я подумала так, глядя на Линуса: еще один человек. Кто ты? Кем ты станешь? Наверное, то была завороженность самой тайной человеческой жизни, хотя я бы и не стала выражать это такой витиеватой фразой. Шло время, и появился еще один брат, Арон, которому не суждено было дожить до четырех лет, но об этом мы тогда, конечно, не знали. Потом была пауза, а потом появились еще три сестры, три поздних ребенка: Аврора, Элеонора и Изадора. Любительницы вечеринок, теперь они уже – взрослые дамы с собственными детьми.
Свое детство я могла бы описать как пьесу в двух актах. Если же сказать проще, дело обстояло так: первую часть своего детства я провела с мамой, вторую – с папой. И обе части изрядно отличались одна от другой. Некоторым казалось странным, что мы с сестрой жили с папой – пожилым уже человеком, пенсионером. Но так уж сложилось. И не потому, что были какие-то ссоры или разногласия, дело было в другом.
Когда мне было одиннадцать, мама повстречала египтянина, и мы переехали в Египет – мама, я и пятеро моих сестер и братьев. Не знаю, на самом ли деле мама верила, что таким образом наша жизнь изменится к лучшему, – но мы переехали. Имелось в виду, что навсегда. Мы эмигрировали – так мы говорили. Это было начало декабря 1973 года. Но нам казалось, что летосчисление начинается заново, с нуля. Мы поселились в небольшой деревушке в дельте Нила. Возможно, звучит это романтично, но на самом деле ничего романтичного в этом не было. Условия жизни были настолько примитивными, что трудно представить.
Спустя некоторое время стало ясно, что мы с Ниной не можем ходить в школу. До Александрии или Каира было слишком далеко, а в деревенской школе нам пришлось бы начинать с самого начала, с первого класса, поскольку мы не знали арабского, – так, по крайней мере, объяснил ситуацию директор школы. Он достал деревянный ящик, заполненный песком, и, водя указательным пальцем, показал, как пишутся буквы. Я тоже принялась водить указательным пальцем по песку, пытаясь выводить буквы.
Первый класс! Меня охватила паника. Ведь дома, в Швеции, я ходила уже в шестой! Поэтому было решено, что мы с Ниной вернемся в Швецию, чтобы продолжить школу. Остальные же останутся. Мне было почти двенадцать, Нине – девять. Новая жизнь ждала нас.
В международном аэропорту Каира мы с Ниной взошли на борт самолета. Светловолосые стюардессы в элегантных бирюзовых костюмах приветствовали нас и подносили нам одно угощение за другим: омлет, сыр, свежий хлеб, яблочный компот. Мне казалось, что этот самолет – воплощение цивилизации. С тех пор я не могу избавиться от довольно обременительной сентиментальной привязанности к этой авиакомпании, которая нынче находится на грани закрытия, и из принципа летаю только с ней, что стоит мне немалых денег.
Ну, не важно. В общем, мы вернулись домой. В Стокгольм. Это было так давно, но и сегодня у меня перед глазами стоит картина, как мы с Ниной тащимся по бесконечным коридорам аэропорта «Арланда», забираем багаж, проходим таможенный контроль, показываем наши паспорта, как разъезжаются перед нами двери в зале прилетов. И там, прямо за дверями, широко раскинув руки, стоит папа в темно-коричневом пальто и сияет, словно солнце.