Смерть двойника

Для Огарева всегда важен был момент нравственности. И «не пожелай жены ближнего своего» вовсе не было для него неким абстрактным изречением, как для очень многих читателей этих строк. Огарев так и жил. К тому же — если уж быть абсолютно честным — бывшая супруга вдолбила ему, что он полный кретин во всех отношениях и даже на конкурсе кретинов займет лишь второе место — именно потому, что он кретин.

Надежда открыла Огареву такие горизонты… О! Это очень трудно объяснить — слишком тонкая материя… Когда женщина становится истинно женщиной, когда она ложится в постель не просто потому, что это интересно, запретно и будет потом про что с подружками поговорить, когда она словно бы просыпается для величайшего своего наслаждения, которое все замешано на острой, чисто бабской боли, когда она… да ведь этого до конца ни за что не сформулировать… Словом, я хочу сказать, что того мужчину она с благодарностью запомнит навеки!

Но даже и отдаленно представить невозможно, что испытывает мужчина, когда из него сделают мужчину, когда восхищены его ломовой силой, когда под ним то поют, то плачут, когда… эхе-хе… да это все удесятеряет его могущество, и он готов буквально убить предмет своего обожания — но лишь при помощи одного-единственного оружия…

Но здесь переведем дыхание и остановимся, потому что с течением времени — и часто довольно быстро — это ощущение у слишком многих из нас проходит: то ли по службе нелады, то ли очередная женщина дает тебе понять, что вовсе ты не сперматозавр. И шаг за шагом человек становится обычным неудачником с философскими наклонностями, завсегдатаем винных очередей… У Всеволода Огарева чувство могущества не проходило, а, скорее, наоборот — нарастало, потому что он родился однолюбом, и все женские прелести мира сосредоточились для него в этом влюбленном в него теле, а также потому еще, что он оказался способным сочинителем детективных ситуаций, то есть как раз тем человеком, которого требовали обстоятельства. Да и все это не в восемнадцать лет, а в тридцать пять, когда можно себя трезво оценить и… зауважать!

Человек, видящий в себе неудачника и посредственность, всегда умнее и талантливее самоуверенного петуха. Но петухи (так уж распорядился Господь) обычно бывают куда счастливее и куда чаще добиваются большего.

Огарев стал вдруг именно петухом. И он добивался успехов. Наверное, еще какой-нибудь год назад он бы счел подобные успехи унизительными для себя. Но как же все быстро и диаметрально стало по-иному. Теперь был один критерий — улыбка и слово Надежды.

И Огарев продолжал совершать свои подвиги, все более становясь потенциальным уголовником… И смеялся над собой, когда выметал из головы столь глупые мысли — ведь все это была действительно лишь игра в детектив. Игра, которую в любой момент можно прекратить, явись на то желание или необходимость… Так ему казалось.

* * *

Сидя за рулем столь привычной теперь машинки и ожидая возвращения из леса своей любимой, Огарев с удовольствием вспоминал сегодняшний визит к Роберту. А ведь это не было легкой прогулкой — куда там!

Во-первых, они вдруг поняли с Надеждой, что Огарев никогда этого господина не видел. У них как-то само собой разумелось — мол, тебе дверь открыли:

— Привет, Роберт.

И пошла вода…

А если откроет не Роберт? Если… да мало ли, может, просто случайный гость, может, просто телохранитель!

— Ну, понимаешь, он довольно высокий такой, — принялась описывать Надежда, — здесь вот такие вот залысины…

— Ладно, Надик, разберусь.

Толку от ее описаний все равно никакого не было… Он высадил Надежду у ГУМа, чтоб она послонялась пока по кооперативным точкам, а сам погнал на Кропоткинскую-Пречистенку, нырнул в заросли арбатских переулков. Дом и подъезд к нему Надежда описала с предельной ясностью. Поэтому Роберт, буде он станет наблюдать за ним в окно, вряд ли заметил бы что-то подозрительное. Только если странно робкую езду «Бориса». Ну это, мало ли… Допустим, человек с похмелья.

Набрал нужный код, взбежал на третий этаж… Черт возьми, Борис ни за что бы не стал пешком подниматься!

Немедленно вызвать сюда лифт, хлопнуть дверью… Да? А если он сейчас смотрит на меня в дверной глазок! Постоял на площадке, делая вид, что борется с одышкой, шагнул к роскошно обитой двери, на которую была привинчена латунная солидная табличка: «Роберт Серман, корреспондент газеты „Стар“». А сколько Борис обычно звонков звонит?.. Опять опасность!

Нажал на кнопку пять или шесть раз… Заодно оправдаем и беготню по лестницам.

— Привет, Боб, что такое?

Елки-палки! И гадать не надо, у него же эстонский акцент!

— Привет, Роба… Пива дай!

— Сию минуту, — Роберт отступил, пропуская его, и отправился на кухню: — Иди в кабинет…

Н-да… «в кабинет»! Он остановился в прихожей перед зеркалом. Стал якобы себя разглядывать. Появился Роберт с двумя банками «Туборга».

— Ну? — спросил Сева, поймав в зеркале его взгляд. — Как я выгляжу?

— Нормально… Почему не загорел?

— Работал, как лошадь!