Смерть грабителям, или Ускользнувшее счастье

— Слушаю, — раздался голос титулярного советника Золотарёва. Несмотря на то, что телефонный аппарат — недешёвое удовольствие, Вениамин Венедиктович установил его по настоянию жены. Елена Кирилловна была дочерью состоятельного купца, который никогда не отличался скупостью, а после рождения внука и вовсе растаял. Иной раз баловал дочь дорогими подарками. Золотарёв злился на тестя, но, скрипя зубами, не перечил жене. Власков удивился, что электрических помех порой при местных разговорахи то бывает больше, а здесь — словно собеседник находится в соседней комнате.

— Здравствуй, Вениамин! Это Николай Власков, не забыл ещё такого? — чиновник для поручений улыбнулся, ведь они общались несколько недель тому.

— Здравствуй, Коленька! Как здоровье? Как себя чувствуют родные? Как супруга? — голос звучал всё так же чисто.

— Твоими молитвами, — ответил Власков и поинтересовался: — Как твои?

— Мои ничего. Елена возится с Ваней и никого к нему не подпускает. Слава богу, зубки полезли, как деревья в лесу. Прости, о них я готов говорить бесконечно, но ты, видимо, не за тем мне телефонируешь?

— Почему же? Мне всегда интересно с тобой и твоим семейством, тем более моя благоверная не только передаёт тебе и Елене поклон, но и ждёт в гости. Что ей передать?

Пауза длилась несколько секунд.

— Передай, что мы рады бы, да вот Елена вбила себе в голову, что маленькой ребёнок тяжело переносит путешествия.

— Приезжали бы вдвоём. Есть же с кем оставить сына?

— О! Коленька, ты рискуешь нашей дружбой, и не вздумай такое сказать в присутствии Елены, иначе на всю оставшуюся жизнь останешься её врагом. Ладно, заговорились мы. Давай, выкладывай, что тебя интересует?

— Вениамин, не хотел…

— Не кокетничай, давай по делу.

— Если по делу, то мне нужно установить, в какое время проживала в Москве Анфиса Иванова Комарова, приехавшая из села Комаровка Вышневецкого уезда.

— Только это?

— Не совсем. Ещё — где она обитала и где служила, имена хозяев, естественно, их адреса, и живы ли они. Мне известно, что один из её хозяев уехал на лечение за границу и там скоропостижно скончался. Так вот, нужна его фамилия и сведения о том, была ли при нём вышеуказанная девица.

— И только-то? — сыронизировал Золотарёв.

— Понимаешь, если я напишу в ваше сыскное отделение, то уйдёт много времени, а мне… ты прости, но эти сведения мне были нужны ещё вчера.

— Хорошо, постараюсь тебе помочь как можно быстрей, но мои возможности не безграничны.

— Я понимаю, тогда не прощаюсь. Передавай поклон Елене и сыну.

— Благодарю.

VIII

1

Дом в два этажа шестью окнами выходил на Средний проспект. Крыльцо с тремя ступенями и двумя витыми чугунными столбамипо углам, поддерживающими железный навес, смотрело на Одиннадцатую линию. На вывеске читалась простая надпись «Лавка», без вычурных букв и завитушек.

Когда Иванов-второй поднялся по ступеням, одетый в не очень чистую рабочую куртку, в фуражке, натянутой на самый лоб, хозяин — видимо, это был Ферапонтов — оторвал взгляд от созерцания мутного окна. Посмотрел на вошедшего, смерил его взором и тут же отвернулся, не почувствовав в незнакомце человека с тугим кошельком.

Василий Егорович был высокого росту, с широкой грудью, чёрными, без единой седой прожилки, волосами, коротко стриженной профессорской бородкой и колючими глазами.

— Лавка, стало быть, — почесал затылок под фуражкой Иванов-второй.

— Чего тебе? — лениво отозвался Ферапонтов.

— Дак, я портерную искал, милчеловек.

— Это ты не туда попал, дорогой, здесь, видишь ли, товары другого рода, — Ферапонтову было скучно, а тут подвернулся такой вот господин.

— Вижу, что не туда ноги меня привели. Ты уж не обессудь, душа, — полицейский надзиратель постучал по груди, — радости просит, а её не сыскать. Вот и приходится заливать огонь потребности чем-то более приятным.

Василий Егорович с интересом посмотрел на Иванова-второго.

— Слишком говоришь складно, милчеловек. Учился где, или от родителей способность поимел?

— Всё понемножку: и родители, пусть земля им будет пухом, — перекрестился полицейский, — кое-что дали, да и люди добрые подсказали.

— Так уж и добрые?

— Всякие встречались, — уклончиво ответил Иванов-второй, наклонив голову к правому плечу.

— Вот в этом ты прав, милчеловек. Сам-то откуда будешь?

— Михайловской волости Гжатского уезда, — полицейский и правда был оттуда родом и решил этого не скрывать. Вдруг хозяин лавки почувствует неправду.

— Далеко тебя занесло, однако. Это, если я не путаю, в Смоленской губернии.

— Именно так, — обрадовался Иванов-второй, — Смоленской, а если точнее, то деревня Мишино. Мой дом там напротив церкви стоял, — с поволокой в глазах произнёс полицейский, — в два этажа, шесть окон с железной крышей. — И ностальгически покачал головой.

— Что ж уехал от такого богатства?

— А-а-а, — протянул вошедший, — семья вся по могилам, а дом за долги, — нахмурился, — вспоминать больно.

Помолчали.