Смерть грабителям, или Ускользнувшее счастье

— Больно, так не вспоминай. У меня тоже всякое бывало, — хозяин опять посмотрел куда-то в сторону, но Иванов-второй заметил, что тот смотрит на дорогу, ведущую к крыльцу, однако не стал ничего говорить. — Ты как здесь оказался?

Полицейский опустил голову, словно не знал, с чего начать.

— Так поносило меня по России-матушке, и по югам я бродил, и на севере тело бренное чуть не заморозил. А здесь? Чёрт его знает, хотя может быть, он меня сюда и занёс.

— Пришлось, значит, милчеловек, на своей шкуре испытать прелести кочевой жизни?

— Что говорить? Пришлось. Жизнь-то у нас не всегда мёд, вот я жил-поживал да беды не знал, пока меня по затылку не приголубили. С тобой, дядя, хорошо, но желудок у меня пустой, да, как я говорил, душа горит, надо ей дровишек подбросить.

Иванов-второй стоял спиной ко входу, поэтому только услышал, как дверь отворилась и звякнул над ней колокольчик.

— Дядь Вась, Алёша не приходил?

Ферапонтов чуть помедлил с ответом — то ли при постороннем не хотел говорить, то ли что-то заподозрил.

Надзиратель не вздрогнул и виду не показал, что узнал голос девицы. Это была горничная господина Преображенского.

— Он вечером будет.

Девушка тихими шагами прошла по лавке и прежде чем скрыться в подсобном помещении, оглянулась, намереваясь что-то спросить. Но не стала, а скрылась в темноте. Иванову-второму достало одного мига, чтобы убедиться в своей правоте.

— Так что, Василий, не подскажешь, где портерная?

— На соседней улице, там всегда народец имеется. Как тебя кличут, милчеловек? Может быть, ещё пересекутся наши пути-дорожки.

— Это гора к горе, как говорится, в гости не ходит, а мы… Кличут меня Тимофеем, а если понадоблюсь для какого-нибудь дела, то меня всегда можно найти на Сенном. Спросишь Тимоху-Кочевника, там меня каждая собака покажет.

2

— Владимир Гаврилович, — докладывал дежурный чиновник, — днём арестовали некоего Кирилла Мордовцева. Вы о нём сведения хотели получить, вот и…

— Костика? — Филиппов коснулся уса. — И где сейчас этот господин?

— У нас в камере.

— Хорошая новость. Вот что, Николай Николаевич, а давайте этого самого Мордовцева в камеру допросов. И ещё разыщите мне Иванова-второго. Он может понадобиться.

— Сделаем.

— Да, Николай Николаевич, скажите, а как Костика арестовали?

— Он лучшего занятия не нашёл, как с девицей на извозчике по Невскому гарцевать. Вот наши его по фотографической карточке и опознали.

Первым в камеру допросов пришёл начальник сыскной полиции, перед собой положил серую папку с чёрными завязками. Хотя в последней и лежали бумаги, но к арестованному отношения не имели.

Скрипнула металлическая дверь, и в камеру ввели мужчину лет сорока, с широким лицом, на котором выделялась, как казалось, одна-единственная извилистая бровь от виска до виска.

— Здравствуй, Кирилл Константинов! — улыбнулся добродушной улыбкой Филиппов, словно старому знакомому.

— Здравствуйте, коль не шутите, — Мордовцев смотрел исподлобья, прищурив левый глаз, словно хотел оценить сидящего перед ним. Сперва не признал, а потом в груди похолодело. Если тобой заинтересовался сам начальник сыскной, то дела не очень хороши. Грузно сел на железный табурет, прикрученный к полу. Вначале закинул ногу на ногу, но сидеть оказалось неудобно, спиной опереться не на что. — Что-то я не пойму, — запнулся, но тут же продолжил, — господин Филиппов.

— Узнал?

— А что не узнать? Вас все, — хотел сказать «мазурики», но не стал, — знают. Вы бы, господин Филиппов, свистнули, я бы к вам явился. А то, что получается? Хватают ваши сатрапы честных людей — и в кутузку?

— Вот, дорогой Кирилл Константинов, мы о честности и побеседуем.

— Что о ней лясы травить? Я перед законом чист, аки ангел белоснежный…

— Ой ли, — усмехнулся Владимир Гаврилович. — А я намедни слышал, что за тобой есть душа загубленная.

— Кто ж вам такую глупость поведал, господин Филиппов? — заёрзал на табурете Мордовцев. — Я ж по другим делам опыт имею, а душегубство, звиняйте, не по моей части.

— К этому вопросу мы ещё вернёмся. Ты вот мне какую вещь скажи: почему тебя Костиком прозвали? В отцову честь?

— Не, — расплылся в улыбке Мордовцев, — в бытность моего принудительного заключения в Москве я не поделил с одним моим сотоварищем по несчастью, я уж не помню, что, — так вот, он меня и задел ножичком по голове, — показал пальцем, — а у меня там кость, как гранит, хотя шрам остался, но крови почти не было.

— Теперь знать буду. Ты, Кирилл Константинов, как в столице оказался? Вроде бы в Москве промышляешь. Или там провинность имеешь?

— Да как вам сказать, господин Филиппов, надо же Россию-матушку посмотреть, а то сидел в Москве безвылазно.

— Желание похвальное, но вот скажи, почему листок прибытия не заполнил? Ты ж знаешь, нарушение это.

— Дак, я готов понести наказание, — с радостью согласился Мордовцев.

— Ещё успеешь, Кирилл, успеешь. Ты мне лучше поведай, где ты, голубчик, проживал в столице и чем занимался?

Костик насторожился, это заметно было по его напряжённой фигуре.

— Я ж приехал на днях, поселился у знакомого.