Смерть и Возрождение (СИ)

— В ночь Йоля? — уточнила Туу-Тикки.

— Нет, весь Йоль. Темнота, тишина, цветы смерти и все такое. Постель потом сожжешь.

— Цветы смерти — ты лилии имеешь в виду?

— Скорее хризантемы, — подал голос Дани. — Для сидхе больше подойдут.

— Волосы на теле — самая ценная для меня часть тела, — с еле уловимой иронией отозвался Шарп. — В вашем океане сейчас лёд не плавает?

— Он здесь никогда не плавает, — пожала плечами Туу-Тикки. — Но плавать в океане одинаково холодно и зимой, и летом. Если вы не шелки. Эшу, когда?

— Можно и сегодня, — сказал Эшу. — Но не в доме, в саду или на холме.

— Может, сразу у океана? — спросил Эдвард. — На ветру будет проще. Я опасаюсь делать это в ситтине.

— Там люди ходят, — сообщил Дани.

— А я защиту поставлю, — пожал плечами Эшу. — Ты останься здесь, хорошо? И — Туу-Тикки, ты еще не надумала петь? Мы под тебя репетировали.

— Я знаю. Но ты же сейчас уйдешь.

— Ну придумайте что-нибудь, — отмахнулся Эшу и встал. — Грен, у тебя найдется куртка на Эдварда?

— Конечно, — кивнул тот.

— Я вам цветов нарежу, — сказала Туу-Тикки. — Сейчас на берегу трава уже пожухла и жесткая.

— Это ничего, — сказал Эшу. — Немного крови не повредит.

Синяя куртка застёгивалась на такую же странную застёжку, как и штаны. Эдвард мельком подумал, что должен был бы чувствовать страх, но ощущал он только холод и усталость. И сожаление, пожалуй.

— Придется пешком, — с сожалением сказал Эшу. — Мили четыре. Я сегодня без байка.

Он вывел Эдварда из пределов малого ситтина, повел по холму вниз, туда, где за деревьями виднелась громада Тихого океана. По дороге Эшу молчал, втихомолоку ощупывая Эдварда нитями своей магии. Когда они дошли до шоссе, по которому проносились машины, и встали, ожидая просвета в потоке, Эшу сказал:

— Оно в твоей крови и твоих нервах. Будет больно.

— Я понял, — коротко кивнул Шарп. — Видения будут? Никогда не любил видения.

Мчащиеся по гладкому камню дороги плоские безлошадные повозки Эдвард уже видел. Не такие плоские, но опознаваемые. От них пахло очень человеческими запахами, после запахов ситтина Шарп фыркнул, не сдержавшись.

— Вероятно, — пожал плечами Эшу, взмахом руки останавливая поток в обе стороны и переводя сидхе через асфальтовую реку. — Все, что творил ты под проклятьем, все, что проклятье творило тобой.

Он провел Эдварда по узкой тропе к пустынному песчаному пляжу. Был отлив, пахло водой и водорослями. Эшу очертил круг, к которому на сотрю ярдов не приблизился бы ни один человек, сел на песок и сказал:

— Садись или ложись, как тебе удобнее. И надрежь кожу.

Эдвард пошарил по карманам, ножа там не нашлось. Взялся за стебель плоской бело-зелёной травы, дёрнул руку ввёрх. Ладонь защипало, между сжатыми пальцами показалась кровь. Шарп сел напротив Эшу, протянул ему порезанную руку. Поёжился невольно, холодный ветер задувал за ворот.

Эшу принюхался к крови, одобрительно кивнул, протянул руку над порезом — и запустил сеть собственной магии ловить проклятие. Это было не так уж сложно, просто долго и кропотливо. А сидхе, наверное, больно.

Было действительно больно. Огонь, то жаркий, то ледяной, прокатывался под кожей раз за разом, то широким потоком, то тонкими струйками. А потом Эдвард начал чувствовать в себе то чужое — словно оно выслаивалось из него, проступало, как изображение на фотопластине, и было до того отвратительным, голодным и жадным, что Шарп с огромным трудом удержался от того, чтобы сперва не выблевать всё, что съел за завтраком, а потом чтобы не вскочить и не убежать со всех ног.

Наверное, прошло несколько часов, может, целая вечность, даже наверняка целая вечность, потому что Эдварда уже мутило от усталости.

Эшу довольно прищурился, подсек что-то у пореза, как рыбу удочкой, и поволок наружу сопротивляющееся, влажно поблескивающее черно-багровое переплетение жил и нитей. Нити потянулись к самому Эшу и отпрянули, дернулись вправо, влево, обратно к Эдварду — но Эшу уже выволок последнюю жилу и свернул всю эту мерзость в сферу, а сферу заковал в кокон. Кокон пульсировал, словно больное сердце.

— Отдашь это Немоне, — сказал Эшу. — А сейчас — в воду. Я пока разведу костер.

— Благодарю, — Шарп потащил с плеч куртку.

Вода в океане была холоднющая, как шкура голодного келпи. У Эдварда аж сердце захолонуло, а яички поджались и попытались втянуться под лобковую кость. Но со следующим шагом волны уже не обжигали, хотя кожа на миг немела. А потом стало жарко. Шарп насколько мог быстро вошёл в воду по плечи, окунулся с головой. Длинные океанские волны норовили утащить его с собой, подальше от берега, а потом рядом плеснул хвост океанского коня. Эдвард опёрся о гладкий холодный бок. На ногах он держался с трудом.

— Поможешь мне? — спросил Шарп, конь всхрапнул, блеснули вплетённые в гриву жемчужины.

Эдвард ещё раз нырнул, оставался под водой, пока хватило дыхания. Ему становилось лучше с каждым ударом сердца. Сколько же сил и жизни выпила из него эта тварь?