Смерть лорда Эджвера

– Разве? – усомнился я, не помня никаких признаков смущения.

– Si[37], si. Я слушаю его… слушаю. И наконец задаю вопрос о чем-то совершенно постороннем, и это, как вы, вероятно, заметили, страшно озадачивает нашего отважного господина. Вы ничего не заметили, Гастингс.

– Я подумал, что его ужас и удивление от вести о смерти Карлотты Адамс были неподдельными, – сказал я. – А вы, как я предполагаю, назовете это хорошей игрой?

– Определить невозможно. Но я согласен, все это действительно выглядело неподдельным.

– Почему, как вы считаете, он столь цинично бросил нам в лицо все эти факты? Ради развлечения?

– Такое всегда возможно. У вас, англичан, крайне странное представление о юморе. Но это могло быть и стратегией. Если факты скрывают, они приобретают подозрительное значение. Если же факты открыто признают, они воспринимаются как менее важные по сравнению с их реальной значимостью.

– К примеру, его ссора с дядей в то утро?

– Именно. Он знает, что этот факт рано или поздно вылезет наружу. Eh bien, он сам вытаскивает его на всеобщее обозрение.

– Он не так глуп, как кажется.

– О, он совсем не глуп. У него достаточно мозгов, только он не всегда ими пользуется. Как я сказал, он отлично видит, каков расклад, и открывает карты. Вы же играете в бридж, Гастингс. Скажите мне, когда так поступают?

– Вы сами играете в бридж, – рассмеялся я. – И сами отлично знаете – когда все взятки ваши и вы хотите сэкономить время и перейти к новому кругу.

– Да, mon ami, это истинная правда. Но иногда бывает другая причина. Я один или два раза обращал на это внимание, когда играл с les dames. Возможно, есть небольшие сомнения. Eh bien, la dame, она бросает на стол карты, говорит «все остальные мои», собирает карты и начинает сдавать. Возможно, другие игроки соглашаются с таким исходом, особенно если они не очень опытные. Заметьте, подвох не так очевиден. Чтобы понять, где он, нужно подумать. И где-то в середине следующего кона один из игроков говорит себе: «Да, но она должна была бы, хотела она того или нет, побить ту четвертую бубну у болвана, и тогда ей пришлось бы ходить с маленькой трефы, но в этом случае сыграла бы моя девятка».

– И что вы думаете?

– Я думаю, Гастингс, что излишняя бравада – очень интересная штука. Еще я думаю, что время обедать. Une petite omelette, n’est ce pas?[38] А после этого, часов в девять, я хотел бы сделать еще один визит.

– Куда?

– Сначала, Гастингс, мы пообедаем. И пока не перейдем к кофе, не будем обсуждать это дело. Во время еды мозг должен служить желудку.

Пуаро сдержал слово. Мы зашли в небольшой ресторанчик в Сохо, где его хорошо знали, и там нам подали великолепнейший омлет, камбалу, курицу и Baba au Rhum[39], любимое лакомство Пуаро.

Затем, когда мы пили кофе, сидевший напротив Пуаро тепло улыбнулся мне.

– Мой добрый друг, – сказал он, – я завишу от вас гораздо больше, чем вы думаете.

Это неожиданное признание и озадачило меня, и обрадовало. Раньше Пуаро ничего подобного мне не говорил. Иногда в глубине души я испытывал легкую обиду. Казалось, он из кожи вон лез, чтобы принизить мои умственные способности.

Хотя я не считал, что его собственные способности ослабевают, я все же вдруг осознал, что в последнее время мой друг стал зависеть от моей помощи сильнее, чем можно было предположить.

– Да, – мечтательно произнес он, – возможно, вы не всегда понимаете, как это происходит, но вы часто, очень часто указываете верный путь.

Не веря своим ушам, я, запинаясь, произнес:

– Послушайте, Пуаро, я безумно рад… я в той или иной степени многому научился у вас…

Он покачал головой.

– Mais non, ce n’est pas ça[40]. Вы ничему не научились.

– О! – ошарашенно произнес я.

– Так и должно быть. Ни один человек не должен учиться у другого. Каждая личность должна предельно развивать свои способности, а не пытаться подражать кому-то. Я не хочу, чтобы из вас получился второй – и худший – Пуаро. Я хочу, чтобы вы были лучшим Гастингсом. И вы и есть лучший Гастингс. Я нахожу, что вы являетесь почти совершенной иллюстрацией нормального разума.

– Надеюсь, во мне нет отклонений, – сказал я.