Смерть на Кикладах. Книга 2

– Давайте я вам расскажу смешную историю, – решил сгладить неловкую ситуацию Смолев, – про Пикассо. Помню, в юности ходил я с друзьями по выставке в Музее Изобразительных Искусств в Москве. Никак мне этот абстракционизм не давался, да и кубизм я понимал с трудом. Ну вот идем с друзьями от картины к картине. И так смотрю, и эдак: ничего не вижу! А экскурсовод говорит: «Потрет женщины, видите: нога, рука, голова, грудь!» Ладно, думаю, ну на следующей-то картине я точно увижу! Смотрел, смотрел – опять какие-то мутные пятна, треугольники и точки. А экскурсовод знай свое талдычит: «Глаза, руки, ноги, грудь, – снова портрет женщины!» Лопнуло у меня терпение, пошел я впереди группы, сам картины рассматриваю, думаю, ну вот, наконец-то! Не такой уж я потерянный для искусства человек! Нашел! Точно: глаз, грудь, сплошные округлости! Наверняка – женщина! Стою гордый, поджидаю остальных. И тут этот зануда-экскурсовод выдает: «А здесь, взгляните, какой чудесный натюрморт! Видите, дыня, груша, персики!»

Компания дружно и громко рассмеялась. Стефания заливалась звонким смехом, не сводя с Алекса зелено-карих глаз, в которых плясали бесенята. Тереза оттаяла и тоже от души веселилась. Генерал басовито похохатывал.

– В общем, я понял, что художественного критика из меня не выйдет! – улыбаясь, подытожил Алекс. – Друзья, пойдемте на виллу, время к ужину!

На верхней террасе виллы к тому времени уже собралась за столом компания гостей. Когда, переодевшись и приведя себя в порядок, четверо друзей поднялись на ресторанную террасу, за столом уже сидели супруги Бэрроу, галерист Крамер, молодые художники Мари и Гастон Леблан, американец Куилл, француженки Моник и Джульетт, за которыми ухаживал Жан-Пьер Клермон, то и дело шепча им что-то на ухо, отчего они разражались дружным смехом.

Стол был полупустой: Димитрос и Мария Аманатидис после выставки отправились на свою ферму в долину, где их ждали дела на винограднике. Профессор Спиро Фасулаки вернулся в Афины дневным рейсом «Эгейских авиалиний» к своим студентам. Два молодых грека, по словам Софьи, попросили ужин в номер. Сама Рыжая Соня уже поужинала и общалась с горничными у ресепшн.

Компания приветствовала хозяина виллы и его друзей дружными аплодисментами. Сразу начались расспросы и обмен впечатлениями о выставке. Смолев понял по раскрасневшимся лицам присутствующих, что спор шел уже какое-то время.

– Когда речь идет о гениях, смешно спорить, кто выше, а кто ниже! – громкий голос молодого художника пробил общий гул разговора. – И это не я сказал!

– А кто? – поинтересовался желчный американец. – Кто, позвольте поинтересоваться?

– Величайший, хоть и непризнанный художник! Винсент Ван Гог! – было ему ответом. Француженки поддержали соотечественника аплодисментами.

– Ван Гог? Величайший непризнанный художник? Молодой человек! Вы заблуждаетесь! Впрочем, вам трижды простительно: вы молоды, вы художник и вы француз! – едко заметил американский детектив.

– Что плохо в том, что я француз? – готов был вспылить Гастон Леблан. От волнения он стал говорить по-английски с ошибками. – Почему американец быть лучше француз?

– Нет, нет, вы меня не так поняли! – поднял обе руки в примирительном жесте детектив. – Я лишь хотел сказать, что вы слишком импульсивны, живете чувствами, а не холодным рассудком, вы впечатлительны, как все французы, вот и все! А история «непризнанного» Ван Гога далеко не так однозначна. Ну, хорошо, хорошо! Давайте попробуем вместе проанализировать его жизнь и творчество! Может быть, вы поймете тогда, что я имею в виду.

– Прекрасно, снова пари? – встрепенувшись, поинтересовался Джеймс, запивая домашним вином из бокала нежную мякоть фаршированного кальмара, приготовленного Петросом на гриле.

– Нет, не пари! Давайте так, пусть каждый за столом скажет в двух словах, что он знает о Ван Гоге, – предложил американец. – Мы это суммируем и сами напишем словесный портрет художника, такой, каким он знаком всем нам. А потом…

– Что будет потом? – поинтересовалась Джульетт, ловко выбирая изящными пальцами гранатовые зернышки из лежащей перед ней на тарелке половинки граната.

– Потом я расскажу вам настоящую историю Ван Гога. О том, кем он был на самом деле! – проговорил Джесси Куилл, откинулся на стуле и поднял правую руку, словно готов был принести клятву. – Я расскажу вам о нем всю суровую правду!

– Очень интересно, – пробормотал Смолев по-русски. Эко американца разобрало, подумал он. Хочет повторить свой вчерашний триумф, не иначе.

– Да, давайте попробуем, – поддержал Манн на английском. – Тяга к суровой правде живет во мне с самого детства. Дамы не возражают? Вот и отлично! Кто начнет?

– Давайте я, – вызвалась Стефания Моро. – Ван Гог был голландским художником конца девятнадцатого века, бесспорно талантливым самоучкой, который всего за восемь лет написал более восьмисот картин, но продал за всю жизнь только одну!

– Прекрасное начало, юная леди, – кивнул американец. – Благодарю вас! Может, вы и картину назовете? Нет?