Смерть на Кикладах

– Сложно сказать! – англичанин задумчиво покачал головой. – Возможно, при ударе о рифы, корма судна пострадала сильнее всего, и ее практически оторвало. Потом уже течение протащило остатки судна сюда, к скале, где корма окончательно отделилась и опустилась ниже. Может быть, еще какая-то причина. Все возможно! Надо будет поинтересоваться у Василиоса, он в таких вопросах неплохо разбирается.

– А какие задачи вы ставите на сегодня, Джеймс? – поинтересовался Смолев. – И в какой последовательности?

– Мы сегодня работаем на средней глубине. При моделировании такого подъема в виртуальном режиме программа показала самую низкую степень риска. Аквалангисты сначала растянут специальную сеть, чтобы не дать амфорам упасть ниже, когда мы начнем работы и расшевелим грунт. Потом с помощью лебедки, тросов и плетеной гондолы начнем поднимать наверх амфору за амфорой. Видите, – он показал пальцем на экран, – вот в этой точке! Сначала мы поднимем те, что лежат на поверхности дна, потом с помощью водного насоса освободим амфоры второго яруса, что скрыты в песке. – Его пальцы снова забегали по клавишам. – Вот так, я убрал песок и развернул изображение. Видите, здесь, в грунте, на глубине полутора метров лежат еще пять амфор? Песок здесь очень плотный, слежавшийся. Морское течение прессует и утрамбовывает его в очень плотную субстанцию… Придется попотеть, но именно эти амфоры внушают мне больше всего ожиданий на успех. Природа словно сама сделала все, чтобы запечатать и надежно сохранить их содержимое. А, кстати, – приподнялся он на мешках и помахал кому-то рукой, – вот и кавалерия!

Баркас уже прошел мыс и, сбавляя ход, приближался к точке работ. От берега, до которого было метров пятьсот – не больше, к баркасу, стремительно разрезая водную гладь, летели три водных мотоцикла.

Часть седьмая

Когда ты угодил в шторм – обратной дороги нет.

Эмир Кустурица, «Аризонская мечта»

Человек часто сам себе злейший враг!

Марк Туллий Цицерон

Луций Сергий Апелла спасался бегством.

Томительные часы, наполненные леденящим душу страхом и бессильным ожиданием опасности, складывались в тягучие дни и ночи. А ночами он почти не спал; лишь подремывал, как гонимый зверь, вполглаза, резко вздрагивая всем телом при малейшем шорохе и загнанно озираясь вокруг в неровном свете чадивших светильников. А шорохов и скрипов на судне хватало!

Разве такая ночь, будь она трижды проклята, может успокоить и дать отдых измученному телу и издерганной страхом душе? Даже расстояние между ним и Римом, увеличивавшееся с каждым днем, не так радовало его, как в первые дни бегства.

Из безрадостных дней и мучительных ночей складывались тоскливые недели. И чем дальше плыло его судно, тем больше других кошмаров поселялось в его воспаленном сознании.

Апелла не снисходил к общению с экипажем онерарии: это бы уронило его достоинство в их глазах, чего вольноотпущенник никак не мог допустить.

Будет еще богатый купец из Лациума вести разговоры с разным сбродом!

Изредка пытался побеседовать с капитаном – невозмутимым и малоразговорчивым критянином, – тот на вопросы отвечал односложно и уклончиво, повторяя, как попугай, лишь одно: если даст Посейдон, все будет благополучно! Вот и поговори с таким. Проклятый болван!

А если не даст? То что тогда? И сколько еще идти им? Смогут ли они благополучно прибыть в Эфес и довезти свой груз в целости и сохранности? А если киликийские пираты заметят их судно по дороге? Сможет ли онерария уйти от погони? Защитят ли матросы Апеллу и его груз? На эти вопросы, рвущие его душу, Апелла никак не мог добиться ответа. Да и сам капитан казался подозрительнее ему с каждым днем. Недаром пословица говорит, что все критяне – воры и обманщики!

Все чаще вольноотпущенник целыми днями просиживал один в своей каюте на корме, завернувшись в угрюмое молчание, как в тогу, и непрерывно цедя вино из самой глубокой чаши, чтобы лишний раз не звать старого раба с кувшином. Раб был болен, его лихорадило. Он то и дело долго и надсадно кашлял, чем страшно раздражал хозяина. Толку от него не было почти никакого, и старик почти все время лежал в забытьи у входа в каюту. По крайней мере, когда он спал, не было слышно этого ужасного кашля, он лишь постанывал во сне. Несколько раз – мыслимое ли дело! – Апелле пришлось даже самому налить себе вина из кувшина! Какие тяготы приходится терпеть из-за нерадивых рабов!.. Мальчишка-виночерпий – тот и вовсе сбежал, как только представилась возможность, еще у берегов Сицилии. Прыгнул за борт глубокой ночью, когда они шли мимо островов, и был таков!

Надеюсь, этот маленький мерзавец утонул, море в ту ночь было бурным, зло подумал Апелла. Но вскоре его мысли вернулись к его собственной судьбе, которая волновала его гораздо сильнее.

Да, Гней Помпей почти пять лет назад разбил огромную пиратскую эскадру, что наводила ужас на все Средиземноморье.