Пуаро неспешно шествовал по палубе с правого борта. На корме он едва не наткнулся на женщину, обратившую к нему перепуганное лицо — смуглое, смазливое, романского типа. На ней было ладно сидевшее черное платье, и о чем-то она беседовала с плотным, в форменной одежде мужчиной — механиком, судя по всему. Странное выражение было на их лицах — испуганное и тревожное. Любопытно, о чем они там беседуют, подумал Пуаро.
Обогнув корму, он перешел на левый борт. Вдруг распахнулась дверь каюты, выбежавшая миссис Оттерборн едва не упала ему на руки. Она была в пунцовом шелковом халате.
— Ах, извините, — вскрикнула она, — извините меня, милейший месье Пуаро. Это из-за качки. Я никудышный моряк. Когда же он встанет, этот пароход... — Она ухватила его за руку. — Совершенно не переношу качку... Море не моя стихия... И при этом часами сижу одна. Чтобы родная дочь не жалела, не понимала старуху мать, которая жизнь на нее положила... — Миссис Оттерборн залилась слезами. — Работала ради нее как каторжная... до кровавого пота. Мне, может, grand amour[53]
была написана на роду, а я всем пожертвовала... И никому до меня никакого дела! Но я всем скажу... прямо сейчас скажу, как она со мной обращается, какой она тяжелый человек, вытащила меня в эту поездку, когда мне все опостылело... Пойду и скажу всем...Она попытались уйти. Пуаро мягко удержал ее:
— Я пришлю ее к вам, мадам. Вернитесь к себе. Так будет лучше...
— Нет, я хочу всем сказать... пусть все знают...
— Сейчас опасно, мадам. Море неспокойно. Вас может смыть за борт.
Миссис Оттерборн недоверчиво смотрела на него:
— Вы так думаете? Вы так думаете?
— Да.
Это решило дело. Поколебавшись, миссис Оттерборн вернулась в каюту.
У Пуаро дрогнули крылья носа. Он утвердительно кивнул своим мыслям и, пройдя дальше, увидел Розали Оттерборн — та сидела между миссис Аллертон и Тимом.
— Ваша матушка спрашивала вас, мадемуазель.
Разом оборвался ее счастливый смех. Лицо омрачилось. Бросив на него подозрительный взгляд, она спешно ушла.
— Не пойму я эту девочку, — сказала миссис Аллертон. — Ее не угадать. Сегодня она само дружелюбие, завтра — отъявленная грубиянка.
— Просто капризная злюка, — сказал Тим.
Миссис Аллертон покачала головой:
— Нет, не думаю. Мне кажется, она несчастна.
Тим пожал плечами:
— Да всем хватает своих неприятностей. — Он жестко это сказал, резко.
Послышался гул множества голосов.
— Ленч! — обрадованно воскликнула миссис Аллертон. — Я проголодалась.
В тот вечер, отметил Пуаро, миссис Аллертон подсела к мисс Ван Шуйлер и завела с ней беседу. Когда он проходил мимо, она подмигнула ему.
— Разумеется, — говорила она, — в Калфрисском замке... душка-герцог...
Получив передышку, на палубу вышла Корнелия. Она жадно внимала доктору Бесснеру, не без апломба просвещавшему ее в египтологии по бедекеру.
Облокотившись на поручень, Тим Аллертон говорил:
— А вообще жизнь — дрянная штука...
На это Розали Оттерборн отвечала:
— Она — несправедливая... Кому-то все достается.
Пуаро вздохнул. Как хорошо, что он не молод.
Глава 9
В понедельник утром палуба «Карнака» огласилась восторженными криками. Пароход пристал к берегу. В нескольких сотнях ярдов от них сверкал на солнце вырубленный в скале величественный храм. Из глубины веков взирали на Нил, приветствуя всходившее солнце, четыре каменных колосса.
Путаясь в словах, Корнелия Робсон говорила:
— Ах, месье Пуаро, разве это не изумительно? Такие великаны, а сколько в них покоя, и когда смотришь, то чувствуешь себя совсем крохотной, вроде букашки, и всерьез уже ничего не волнует, правда?
Стоявший тут же мистер Фанторп обронил:
— Очень... м-м... впечатляюще.
— Грандиозно, да? — сказал проходивший Саймон Дойл. Уже одному Пуаро он доверчиво признался: — Мне, знаете, от храмов и всяких достопримечательностей ни тепло ни холодно, но такое вот место — поймите меня правильно — кого хочешь проймет. Замечательные ребята были фараоны.
Соседи отошли. Саймон продолжал, понизив голос:
— Я безумно рад, что мы отправились в эту поездку. Все как-то встало на место. Вроде бы — с чего? — но это факт. К Пинит вернулось самообладание. Она говорит — потому, что наконец занялась делом.
— Весьма возможно, — сказал Пуаро.
— Она говорит, у нее сердце оборвалось, когда она увидела Джеки на пароходе, — и вдруг это стало ей безразлично. Мы договорились больше не прятаться от Джеки. Наоборот — пусть видит, что ее дурацкое упрямство нас ни капельки не волнует.
Человек не умеет себя вести — только и всего. Она думала, что вконец затравила нас, но с этим покончено. Пусть сама убедится.
— Конечно, — сказал задумавшийся Пуаро.
— Замечательная идея, правда?
— Да-да.
На палубе в светло-оранжевом платье появилась Линит. Она улыбалась. Без особой радости, прохладным кивком поздоровавшись с Пуаро, она увела мужа с собой.
Пуаро позабавила мысль, что его настороженное отношение уронило его в глазах Линит. Та привыкла к тому, чтобы ее слепо обожали. Эркюль Пуаро посмел не примкнуть к свите обожателей.
Подошедшая миссис Аллертон сказала негромко: