Смерть по объявлению. Неприятности в клубе «Беллона»

Посреди этих фантомов Дэс Бредон, исписавший своим пером не одну кипу офисной бумаги, сам был фантомом, выплывающим из океана нелепой изматывающей работы в еще более фантастическую среду людей, чьи устремления, соперничество и образ мыслей были ему чужды и не имели ничего общего с его реальным жизненным опытом. И даже когда стрелка настенных часов делала долгожданный скачок к половине шестого, он не возвращался в реальный мир, потому что иллюзорный мистер Бредон, растворяясь, превращался в еще более иллюзорного Арлекина из чьих-то наркотических видений, в фигуру еще более грубо-прихотливую, нежели любая из тех, что позировали на рекламных картинках «Морнинг стар», в нечто бесплотное и абсурдное, в глашатая затхлых клише, выкрикивающего их в неразборчивые уши безмозглых потребителей. Он не мог освободиться от такого отвратительного обезличивания, поскольку при звуке его подлинного имени или виде его лица без маски все двери в этом городе грез немедленно захлопнулись бы перед ним.

Впрочем, от одного навязчивого беспокойства Дайана де Момери в порыве необъяснимого озарения его освободила. Она больше его не желала. Он даже думал, что теперь она его немного побаивалась; тем не менее при первом звуке его свистульки она выходила, садилась в его большой черный «даймлер» и ехала с ним куда глаза глядят час за часом, пока ночь не сменялась рассветом. Он иногда задавался вопросом: а верит ли она вообще в реальность его существования? Она обращалась с ним так, словно он был ненавистным, но завораживающим персонажем ее порожденных гашишем видений. Теперь он опасался, как бы психическая неуравновешенность не подтолкнула ее к краю, за которым маячило самоубийство. Однажды она спросила его, кто он и чего хочет, и он сказал ей до известной степени чистую правду:

— Я здесь из-за смерти Виктора Дина. Когда все узнают, как он умер, я вернусь туда, откуда пришел.

— Туда, откуда пришли, — повторила она. — Где-то я это уже слышала, только не могу вспомнить где.

— Если вы когда-нибудь слышали человека, приговоренного к смерти, то, значит, слышали это от него.

— Господи, ну конечно! Именно так. Однажды я присутствовала на суде по делу об убийстве. Там был жуткий старик, судья — забыла его фамилию. Он был похож на злобного старого красного попугая, он-то и сказал, причем так, будто это доставляло ему удовольствие: вернетесь, мол, туда, откуда пришли, и да смилуется Господь над вашей душой. Арлекин, а у нас есть души или это все вздор? Наверное, все же вздор, правда?

— Если речь о вас, то, вероятно, да.

— Но какое отношение я имею к смерти Виктора Дина?

— Надеюсь, никакого. Но вы можете кое-что знать.

— Разумеется, я не имею к этому никакого отношения.

Возможно, и впрямь не имела. Она пребывала в самой эфемерной, пограничной зоне иллюзии, где дневные миражи и ночные сны шли рука об руку в вечных сумерках. Дин был убит — в этом лорд Уимзи теперь не сомневался, но по-прежнему даже не догадывался, чья рука нанесла удар и почему. Интуиция подсказывала ему, что следует держаться как можно ближе к Дайане де Момери. Она была стражем призрачной границы, через нее Виктор Дин, безусловно, самый прозаический обитатель кричаще-безвкусного дневного города, шагнул в пространство ярких вспышек и черных бездн, которыми правят алкоголь и наркотики под монаршим владычеством смерти. Но как он ее ни расспрашивал, ничего добиться не смог. Она повторяла одно и то же, и сколько бы он ни прокручивал ее слова в голове так и эдак, стараясь понять, как это относится к делу, все оказывалось бесполезно.

Миллиган, зловещий Миллиган, знал об агентстве Пима что-то — или кого-то, кто там работал. Знал еще до того, как познакомился с Дином, потому что при первой встрече произнес: «А, так вы тот самый парень?» Но в чем заключается связь? Что общего между Дином, работавшим у Пима, и Миллиганом до его встречи с Дином? Неужели дело всего лишь в том, что Дайана, смеясь, похвасталась: у нее, мол, любовник — из респектабельного агентства? Неужели Дин умер только потому, что Дайана увлеклась им?

В это Уимзи не мог поверить: увлечение к тому времени прошло, и убивать Дина было незачем. Кроме того, когда персонажи этого ночного мира убивают из-за страсти, они не разрабатывают изощренных схем, не стирают отпечатков пальцев и не держат язык за зубами ни до, ни после. Шумные скандалы, стрельба из револьверов, громкие рыдания и сентиментальные угрызения совести — вот признаки и символы роковых страстей в среде тех, кто ведет бурную жизнь.

Дайана сообщила ему еще кое-какую информацию, но в тот момент он не смог ее осмыслить и даже не отдавал себе отчета в том, что владеет ею. Он мог только ждать, словно кот, затаившийся у мышиной норки, пока оттуда не выскочит что-то, за чем можно будет погнаться. Поэтому он и проводил утомительные ночи, катаясь с нею на машине, играя на свистульке и урывая для сна всего несколько коротких часов, прежде чем снова отправиться на нудную молотилку Пима.