— По правде говоря, — ответил Дао Гань, — я опытный реставратор картин на шелке. И я подумал, не найдется ли в таком богатом доме свитков, нуждающихся в реставрации?
— Даже и не думайте об этом! Бродячие ремесленники и торговцы никогда не переступают порога этого дома.
Однако Дао Ганя сказанное не остановило. Выйдя из лавки, он свернул за угол и достал из рукава свой хитрый мешок. Он так расположил бамбуковые палочки, что стало казаться, будто внутри находятся банки с клеем и кисти реставратора. Поднявшись по ступеням к воротам дома Линь Фана, он громко постучал. Через некоторое время раскрылось оконце, и за деревянной решеткой показалось хмурое лицо.
— Я опытный реставратор картин, научившийся своему ремеслу в Кантоне, — сказал Дао Гань на кантонском диалекте, — нет ли у вас чего-нибудь, что требует починки?
При звуке родной речи лицо привратника просветлело, и он открыл тяжелую дверь.
— Я спрошу, приятель. Раз уж ты говоришь на нормальном языке и жил в нашем великолепном Городе Пяти Баранов, ты можешь зайти и подождать ответа прямо здесь.
Войдя, Дао Гань увидел просторный чистый двор, окруженный низкими зданиями. Вокруг царила тишина. Не было слышно ни голосов слуг, ни шагов.
Когда привратник вернулся, лицо его снова было хмурым. За ним следовал коренастый, широкоплечий человек, одетый в излюбленную кантонцами черную парчу. Его широкое лицо с редкими усиками было уродливо. Важность, с которой он двигался, выдавала его положение управляющего.
— Что тебе нужно, мошенник? — закричал он на Дао Ганя. — Если бы нам нужен был реставратор, мы бы его вызвали. Вон отсюда!
Дао Ганю ничего не оставалось, как уйти, бормоча извинения. Тяжелые створки ворот с грохотом захлопнулись за его спиной.
Неторопливо удаляясь, он думал о том, что делать дальше. Предпринимать что-либо при дневном свете было бесполезно. Дао Гань решил, что можно прогуляться до северо-западного предместья и осмотреть ферму Линь Фана.
Он вышел из города через северные ворота и спустя полчаса оказался на Канале. Поскольку в Пуяне кантонцев было мало, встреченные крестьяне быстро указали Дао Ганю владение Линь Фана. Это оказался большой участок плодородной земли, вытянувшийся вдоль Канала почти на два ли[3]. В центре высилось аккуратно оштукатуренное здание фермы с двумя большими складами позади. К небольшому причалу, где стояла джонка, вела тропинка. Кроме троих мужчин, грузивших на борт тюки, обернутые в дерюгу, никого не было видно.
Не заметив ничего подозрительного в этой мирной сельской картине, Дао Гань вернулся в город тем же путем. Он зашел в маленький трактир и заказал себе рис и миску мясного супа, убедив подавальщика принести ему еще и свежий лук бесплатно. После прогулки у него разыгрался аппетит, он съел весь рис до последнего зернышка и полностью осушил миску. Поев, Дао Гань опустил голову на руки и вскоре задремал.
Когда он проснулся, уже стемнело. Он рассыпался в благодарностях и ушел, оставив на чай столь ничтожную сумму, что возмущенный подавальщик хотел даже кричать ему, чтобы он вернулся.
Дао Гань направился к дому Линь Фана. Осенняя луна светила очень ярко, и ему не составляло труда находить дорогу. Лавка зеленщика уже закрылась, и все вокруг, казалось, вымерло. Помощник судьи подошел к развалинам слева от ворот. Осторожно ступая среди битого кирпича и кустов, он сумел обнаружить старый вход во второй двор и забрался на груду мусора, возвышавшуюся возле закрытых ворот. Стена здесь едва держалась. Дао Гань подумал, что, взобравшись на нее, он смог бы увидеть, что происходит во дворе.
После нескольких неудачных попыток ему это удалось. Он лег на живот и увидел, что с этого ненадежного насеста открывается отличный вид на владения Линь Фана. Они состояли из трех дворов, каждый из которых был окружен большими домами и соединялся с остальными с помощью резных переходов. При этом создавалось впечатление, будто здесь никто не живет, поскольку ни одно из многочисленных окон, кроме двух, не было освещено. Это показалось Дао Ганю странным, потому что обычно ранним вечером в богатых владениях бывает очень оживленно.
Он пролежал на стене больше часа, но ничто внизу так и не шелохнулось. Один раз что-то будто промелькнуло в тени первого двора, но он решил, что глаза его подвели, потому что не услышал ни малейшего звука. Когда, наконец, Дао Гань собрался покинуть свой наблюдательный пункт, у него из-под ноги выскользнул кирпич. Помощник судьи сорвался со стены и упал в кусты, а за ним с грохотом рухнула часть стены. Дао Гань выругался, он сильно ударился коленом и порвал одежду, и, с трудом поднявшись, начал выбираться на дорогу. Как нарочно, в этот момент луна скрылась за облаком, и наступила полная темнота.