Смерть под Рождество

— А вот почему, — медленно начала Гейл. — После смерти Тома ваши люди забрали все, что им было написано. Абсолютно все — все его стихи, письма, любой листочек, даже самый маленький. Со временем некоторые из бумаг мне возвратили, например, ящик с неопубликованными стихами. Но не все. И вот тогда меня охватила какая-то одержимость. Я начала собирать и бережно хранить все, что когда-либо было написано мужем. От руки или на машинке — это не важно. Лишь бы это он написал. И если я находила какую-нибудь смятую квитанцию, заполненную им, или другую писульку, я складывала ее в специальную коробку. А такие бумажки неожиданно возникали в самых невероятных местах. Коробку эту я держала рядом с чулками в моем гардеробе.

Говоря все это, она машинально водила камушком на своем кольце по складке брюк. Каждое движение оставляло на ткани глубокую борозду. Еще один заход, и будет дырка. Неожиданно заметив это, она убрала руку.

— В первые месяцы моей беременности, когда Том был еще жив, нам подарили красивую сумку из узорчатого полотна. Я тогда засунула ее в шкаф и забыла. Много времени спустя — совсем в другую эпоху — мне надо было выполнить кое-какую работу, и я была вынуждена взять с собой Кэти Пру. И вот тогда мне понадобилась большая сумка — положить туда книги, тетради, бутылочки, ну и все остальное.

Глаза Гейл наполнились слезами. Прошло несколько секунд, прежде чем она решилась вытереть их и, собравшись с силами, продолжить:

— Это было тогда… в тот день, в Саутгемптоне. Я тогда в первый раз взяла эту сумку. Набила ее, помню, до отказа. И вот, в этом кафе, я начала что-то в ней искать, по-моему, бумажные носовые платки и… наткнулась на это письмо. На тонком конверте, сзади, было несколько поэтических строчек, написанных Томом. Я решила, что он записал какие-то стихи, сунул почему-то в эту сумку и забыл. Увидев конверт, я вначале обрадовалась, но там было так мало — всего две строчки. Затем я открыла конверт и обнаружила письмо. Оно было от Оррина. Прочитав его, я сильно разозлилась. — Гейл грустно улыбнулась. — Я как раз закончила его читать, и вдруг появились вы. Можете мне не верить, но это так: я долгое время совершенно не помнила о той нашей встрече. У меня просто такая способность выдавливать из памяти неприятные воспоминания.

Последнюю фразу она произнесла без всякой иронии. Хэлфорд крепко сжал пальцами свое колено.

— Вы можете припомнить, о чем было это письмо?

Она кивнула.

— Конечно. Именно поэтому я и сказала, что в признаниях Оррина много непонятного. Если бы Лиза шантажировала его тем, что у них любовная связь, это было бы понятно. Но письмо… Дело в том, что письмо было ни о чем.

— Что это значит?

— А вот что: Оррин никогда ни с какими террористами связан не был. Я, конечно, все в деталях не помню, но в письме он извинялся перед Томом. Очевидно, Оррин планировал серию статей о терроризме для одной американской газеты. И ему было необходимо посмотреть на их деятельность изнутри. Каким образом ему удалось узнать о связях Тома, я не знаю. Но тем не менее Том ему, видимо, как-то помог. Оррин взял несколько анонимных интервью. А потом вдруг то ли испугался, то ли еще что-то. В общем, он решил это прекратить. Из письма это неясно. Он написал, что симпатизирует целям этих террористов, но с их методами не согласен. Поэтому не сможет быть объективным. Там было много рассуждений на эту тему. Они показались мне довольно противными. Но это все. Я не помню ничего такого ужасного, чем можно было бы шантажировать. И, уверяю вас, надо знать Оррина — он достаточно опытный и хитрый человек, чтобы не писать Тому ничего, что могло бы его хоть в какой-то степени скомпрометировать. Это исключено.

— Когда вы в последний раз видели это письмо?

— Я положила его вместе с конвертом в ту же самую коробку. В моем гардеробе, в верхнем ящике справа.

— Вы не будете против, если мы взглянем на эту коробку?

— Я не против, если на это взглянет детектив Рамсден.

Хэлфорд улыбнулся.

— Вполне разумно. — Он встал. — Если вам что-то понадобится, звоните в полицейский участок Фезербриджа. Скорее всего пару дней мы еще там пробудем.

Он сделал паузу и посмотрел на ее правую руку.

— Спасибо, Гейл… и проследите, чтобы Кэти Пру оставила мне что-нибудь из тех рождественских сладостей, которыми ее угостили.

Маленькие черные значки на белом экране компьютера. Они должны складываться в слова, предложения… а как же иначе. Гриссом рассеянно тыкал пальцем в клавиши. Рядом с клавиатурой лежала ручка. Он швырнул ее через комнату. Будь оно все проклято! Пропади оно все пропадом! Он не знал, что говорить. Он не знал, что писать.

— Какой я к черту специалист по некрологам! — почти завопил он.

Было уже девять часов, и в редакции сейчас был он один. Голос его звучал в пустой комнате, как вой голодных волков в поле. Он глубоко вздохнул и завопил опять:

— Так не должно быть! Не должно!

— Вы совершенно правы, мистер Гриссом, — произнес приглушенный мужской голос за его спиной.

Гриссом рывком выключил компьютер и развернулся на стуле, встретившись лицом к лицу с двумя детективами.