К Мироновой я пришел передать деньги. Я все предусмотрел. Пришел сильно загримированный. Сказал, что сразу после спектакля и не успел смыть грим. Обычно мы встречались в "Мольере", но здесь мне нужно было прийти к ней на квартиру. Меня бы никто никогда не узнал. Я пришел с шампанским, сказал, что мне дают роль в новом спектакле, и предложил выпить за это. Она поморщилась, но отказать не смогла. Мы сели на кухне, выпили, и я незаметно подмешал ей снотворное в шампанское, когда она выходила, а потом открыл газ. Касьянникову пришлось устроить маленькую техническую неполадку в его автомобиле. Конечно, это сделал не я, а другой человек. Я щедро оплатил его услуги.
С Рудиком было сложнее. Но мне удалось внушить ему, что его песенка спета, его разоблачат как убийцу и еще притянут "мать" в качестве соучастницы. Я навел подозрения на Анжелу, сказав, что она была сообщницей убитого в партере. Рудик поверил всему. Он сам поехал навстречу своей смерти, решив разом избавиться от всех проблем. Он нарочно врезался в дерево на повороте. Узнав об этом, я почувствовал облегчение. Я снова был в безопасности, – он замолчал. – Это все, я устал, а ты? ТЫ НЕ УСТАЛА?
Ящик открывался бесконечно долго. Еще один сантиметр, еще… От напряжения закололо в глазах. "Сейчас потеряю сознание, – мелькнуло в голове, – нет, я должна выстоять!"
– Ты трепло и дерьмо. Ты – слизняк, – Элла скривила губы, – ну что ты мне сделаешь, что?!
– А ты не догадываешься, ты же такая умная, ты умеешь читать мысли, делаешь людей кроткими и послушными. – Он достал из кармана кусок железной проволоки. – Вот, посмотри, видишь? Я обмотаю тебя ею и буду делать все, что захочу…
– Ты? Да ты побоишься подойти ко мне, не то что связать. – Ящик тихо скрипнул, она замерла. В ней все напряглось. "Неужели он услышал, черт!"
– Я не побоюсь подойти к тебе, Элла, – в его голосе прозвучал упрек, зачем ты так? – Он встал и улыбнулся. – Моя обожаемая Элла, рыжая шлюха! Его глаза горели.
Элла сделала резкое движение и… Два выстрела грянули одновременно. Она не сразу поняла, что произошло.
В дверях стояла Катя Муромцева и не отрываясь смотрела на нее.
– С вами все в порядке? – Катя бросила пистолет на стол.
Ей вдруг вспомнились слова Георгия Константиновича, ее наставника в тире: "Я разных видел: хладнокровных и горячих, расчетливых и безалаберных, но такой – отчаянной – никогда". Она улыбнулась.
Элла посмотрела на пистолет в своей руке. "Заряжен холостыми, – поняла она, – все предусмотрел, мерзавец!"
Гурдина встала и подошла к безжизненному телу. Перед ней на полу лежал актер театра "Саломея" Женя Сандула, которого она часто ласково называла "Наш маленький донжуан", хотя маленьким он не был. "А ведь он мне нравился, – пронеслось в голове, – как он задушевно пел "В нашу гавань" и "Фонтан черемухой покрылся". Он тоже любил море, как и я. И ненавидел меня. Но теперь все позади".
Элла села в кресло и устало закрыла глаза. По ее лицу блуждала улыбка, и через минуту она уже спала безмятежным сном, мгновенно сморившим ее после пережитого потрясения.
– Она необыкновенная, – Катя тихо закрыла дверь и повернулась к Алексею. – Представь себе: пережить такое потрясение и уснуть, как ребенок. Вот это нервы, железные. Надо позвонить в милицию, чтобы забрали тело. И сыну. Да-да, сыну, – повторила она, увидев недоумевающий взгляд Алексея, ее сын – Артур, а не Рудик, как мы все думали.
Любой разговор можно отложить, но ненадолго. Навсегда не получится.
Надо было позвонить Переверзенцеву и попытаться выяснить, почему он тогда солгал о своем визите в "Саломею". Правда, он мог и не отвечать на вопрос, а просто повесить трубку. Мог. Но Катя очень надеялась, что он этого не сделает.
К телефону никто долго не подходил. Катя сидела на диване, прижимая к уху трубку, и с трудом сдерживала учащенное дыхание.
– Алло!
– Это Катя Муромцева, журналистка из "Русского курьера"…
– Я сейчас ухожу в Дом актерской гильдии. Можно перенести наш разговор на две недели?
– Почему на две?
– Я занят, просматриваю гранки своей книги.
– Я подойду в Дом актерской гильдии.
В трубке недовольно засопели.
– Ладно, десять минут я вам уделю.
– Спасибо.
– Через час на первом этаже, около буфета.
– Хорошо.
В Доме актерской гильдии стояла тишина. Ленивое солнце пробивалось сквозь плотно задернутые шторы, и темно-ржавые пятна тускло поблескивали на полу… Переверзенцев опоздал на десять минут. Он тяжело дышал и обмахивался бумажной салфеткой.
– Вы – брать интервью?
– Нет, – замялась Катя, – у меня к вам один вопрос. Помните, вы говорили, что не были в тот вечер в театре "Саломея"?
– Какой "тот вечер"?
– Когда была церемония вручения "Божественной Мельпомены".
– Да? – Переверзенцев расстегнул верхнюю пуговицу светло-серой рубашки.
– Нашлись свидетели, которые видели вас там.
Переверзенцев поджал губы:
– Вы полагаете, что я лгу?
– Нет, но… – Катя замолчала.
Неожиданно он с вызовом посмотрел на нее:
– Да, я был там, и что?
– А почему вы скрыли это?
– Просто так.
Катя тихо рассмеялась:
– Вы знаете, чего избежали?
Переверзенцев молчал.
– Подозрения в убийстве.