Смерть сердца

Но в это воскресенье они пришли сюда, перелезли через плетеную изгородь, прошмыгнули мимо бдительных табличек с надписями «Частная собственность». Заросли орешника затуманивали горизонт, окружья деревьев тянулись сквозь орешник к весеннему воздуху. Свет, омывавший протянутые ветки, стекал в заросли, превращая каждый свежий лист в зеленый огонек. Листья, развертывавшиеся в подмышечной теплоте долины, были еще робкими, сырыми, а на холмах весна лишь задела лес зеленым туманом, убегавшим в небо. Чешуйки с набухших почек запутывались у Порции в волосах. Сквозь кружево жилковатых листьев видны были торчавшие из земли пуговки крошечных первоцветов, а у оснований дубов, на выбеленной солнцем земле, лесные фиалки выжигали своей синевой воздух, которым еще никто не дышал. Скрытая живительная сила леса стекала в прогалину долины и, плескаясь в кронах деревьев, набегала на крутой холм.

Здесь были проходы, но не было тропинок. Согнувшись, они пролезали под ветвями орешника и каждые несколько минут останавливались и потягивались.

– Как думаешь, нас арестуют?

– Эти таблички ставят только для того, чтобы люди возненавидели лес.

Порция, отводя от лица спутавшиеся ветки, сказала:

– Просто я думала, мы пойдем гулять к морю.

– Хватит с меня уже моря – во всех его проявлениях.

– Но тебе ведь тут нравится, да, Эдди?

– У тебя в волосах полно мушек – нет, не трогай, у тебя с ними ужасно милый вид.

Эдди остановился, а затем улегся под дубом. Вяло вскидывая руку, он шлепал по земле тыльной стороной ладони до тех пор, пока Порция не уселась рядом с ним. Затем, уткнув подбородок в грудь, он медленно принялся рвать ногтями листья, изредка прерываясь, чтобы взглянуть в небо – словно бы ему оттуда сообщали что-то важное.

Порция, обхватив колени, глядела в тоннель меж зарослей орешника. Эдди, помолчав, сказал:

– В каком же мерзком мы были доме! Точнее, каких мерзких вещей мы друг другу наговорили.

– Это в том пустом доме?

– Ну конечно. Я так обрадовался, когда мы вернулись в «Вайкики». Мне и там не по себе, но в целом все вполне пристойно. Баранина была с кровью, ты заметила?.. Нет, это я о том доме, куда мы ходили утром. Я обидел тебя, дружочек? Честное слово, я совсем не имел в виду всего того, что наговорил. А что я говорил?

– Ты говорил, что не имел в виду кое-чего, о чем говорил раньше.

– Ну да, наверное, не имел… Или это были какие-то важные для тебя вещи?

– И еще ты сказал, что тебе не все нравится в наших отношениях, – продолжала Порция, отвернувшись.

– Вот и неправда, клянусь! По-моему, крошка моя, у нас с тобой все идеально. Но было бы хорошо, если б ты понимала, когда я не имею в виду того, что говорю, – чтобы нам с тобой не приходилось потом к этому возвращаться и расставлять все по своим местам.

– Но как же я это пойму?

– Своим умом.

– Но Дафна считает, что я ку-ку. И еще, перед обедом она сказала мне, чтобы я не влюблялась по уши.

– Не сиди так, а то мне тебя толком не видно.

Порция улеглась, прижалась щекой к траве, послушно встретившись с ним взглядом. Он глядел на нее светло, любопытно – Порция закрыла глаза рукой и замерла, сжимая и разжимая пальцы.

– Она говорит, что я влюбилась в тебя по уши. Говорит, что у меня нет никаких понятий.

– Стерва, – сказал Эдди. – Все они будут пытаться развратить твой ум, но кроме меня, крошка, это никому не под силу. Наверное, какие-нибудь понятия и у тебя когда-то появятся, хотя мне страшно об этом даже думать. Ты единственный человек, которого я люблю ровно потому, что ты такая, какая есть. Но это, конечно, нечестно с моей стороны. Ни за что не влюбляйся в меня по уши – тут ты помощи от меня не дождешься. Точнее, я не захочу тебе помогать, я не хочу, чтобы ты менялась. Не нужно, чтобы мы с тобой сожрали друг друга.

– Конечно нет, Эдди… А как это?

– Ну, как у Анны с Томасом. Или даже хуже.

– Как это? – боязливо спросила она, слегка приподняв руку и приоткрыв глаза.

– Ну, как это всегда бывает. Это еще называют любовью.

– Ты же говорил, что никого не любишь.

– Что я, дурак, что ли? Я все эти уловки насквозь вижу. Но ты всегда меня радуешь – не считая этого утра. Не меняйся, пожалуйста, ни капельки.

– Хорошо бы, конечно, но я чувствую, что от меня все этого ждут, что все теряют терпение, – я не могу не меняться. Все будут ждать от меня каких-то перемен через год или два. Сейчас люди вроде Матчетт и миссис Геккомб очень добры ко мне, а майор Брутт шлет мне головоломки, но ведь так не будет всегда – они ведь не всегда будут рядом. И Дафна что-то во мне презирает, я же вижу. И твои слова утром меня напугали… В наших отношениях правда есть что-то нездоровое? Тебе со мной хорошо, потому что я ку-ку? И каких таких понятий у меня, по мнению Дафны, нет?

– Ее собственных, наверное. Но…

– Тогда каких понятий у меня, по-твоему, не должно быть?

– Таких, которые даже Дафне не снились.

– У меня от тебя такое отчаяние, – сказала она, не двигаясь.