Смерть в Миракл Крик

– Потому что при совершении действия важно намерение. Родитель говорит ребенку, что если тот что-то сделает, он будет наказан. Ребенок это делает, его шлепают. Все контролируемо и предсказуемо. Второй родитель обо всем знает, ребенок может рассказать обо всем друзьям. Многие родители так поступают. То же и с медицинскими процедурами. Ваш ребенок болен, вы хотите опробовать лечение, общаетесь с докторами, вторым родителем и вместе принимаете решение. Отлично. Но если вы намеренно что-то скрываете, будь то методы лечения или физическое насилие, это намекает, что вы осознаете нечто дурное в своих действиях.

Она почувствовала внутри какой-то импульс, будто загорелась слишком яркая лампочка, ослепляя и оглушая ее. Она задумалась, чем же отличались ее крики и щипки (хотя они отличались, она это точно знала) от криков, шлепков и подзатыльников, которые другие родители обсуждали, иногда даже в открытую. В этом ли дело? Может, дело в том, что она не хотела так поступать, пообещала себе этого не делать и все же не смогла избежать? Разница между тем, как обычный человек пьет мартини перед обедом, и тем, как то же самое делает алкоголик, велика. Внешне действие одно и то же, но вложенное намерение и последствия не могут отличаться сильнее. Потеря контроля, непредсказуемость. И наконец, сокрытие.

– По вашему экспертному мнению, указывают ли это «НЕТ» на жестокое обращение, – Эйб указал на таблицу.

– Безусловно нет.

Эйб снова взял красный маркер и перечеркнул все заголовки столбцов.

– Теперь посмотрим на строки. Мисс Ог выделила разные виды насилия и вычеркнула их один за другим. Работает ли такой способ при расследовании дела о жестоком обращении?

– Нет. Нельзя смотреть на что-то обособленно. Один случай сам по себе может внушать беспокойство, но этого недостаточно, чтобы констатировать жестокое обращение. Допустим, родитель говорит, что ребенок всех раздражает и его никто не любит. Само по себе это высказывание не является насилием. Также и с царапинами на руке ребенка, они одни не могут быть проявлением жестокого обращения. И так далее, то же с минеральной добавкой и хелированием. Только если рассматривать все вместе, появляется система, и детали, по отдельности казавшиеся мелочью, на деле могут оказаться не столь безобидными.

– Поэтому ли вы не могли сразу забрать Генри из дома?

– Да, именно поэтому. В случаях очевидного нанесения физических увечий, как при переломах, это решение принять легче. Но в случаях, подобных этому, когда каждый инцидент в отдельности ненадежен и ставится под вопрос, надо собирать информацию из многих источников, чтобы получить цельную картину, а это занимает много времени. К сожалению, мы не успели этого сделать, так как Генри погиб.

– Коротко говоря, может ли отдельное рассмотрение видов насилия и вычеркивание их по очереди доказывать, что насилия не было?

– Нет.

Эйб зачеркнул категории.

– От таблицы почти ничего не осталось, но прежде, чем убрать ее, я хочу обратить внимание на медицинское насилие. Детектив, права ли мисс Ог, что указывает только внутривенное хелирование и «Чудесную минеральную добавку»?

– Нет. Это были самые рискованные виды терапии, которые применялись к Генри. Но нельзя рассматривать все по отдельности, – Хейтс взглянула на присяжных. – Приведу пример. Химиотерапия. Для ребенка с раком она, безусловно, не является медицинским насилием. В то же время химиотерапия в отношении ребенка, не больного раком, будет считаться таковым. Дело не только в связанных рисках, но и в уместности лечения.

– А если речь идет о ребенке в ремиссии? Это уместная аналогия, поскольку диагноз «аутизм», поставленный некогда Генри, позднее был отменен.

– Точно. Химиотерапия в отношении ребенка в ремиссии будет классическим примером проявления синдрома Мюнхгаузена, который мы как раз и называем «медицинским насилием». В классическом случае синдром Мюнхгаузена проявляется на таком этапе, когда кто-то выздоравливает после тяжелой болезни. Опекун теряет постоянный контакт с больницами и врачами и пытается вернуть его, придумывая симптомы, чтобы сделать вид, что ребенок до сих пор болен. В нашем случае Генри отменили диагноз «аутизм». Подсудимая не смогла с этим смириться и продолжила водить его по врачам и подвергать рискованным методам лечения, в которых он более не нуждался, чтобы продолжить привлекать к себе внимание.

Элизабет подумала о группе поддержки мам аутистов. Китт часто спрашивала: «Зачем ты занимаешься всей этой ерундой? Зачем по-прежнему ходишь на собрания?» Сейчас она поняла – она не хотела бросать группу, потому что ей нравилось в том мире, где впервые в жизни она стала лучшей, где ей все завидовали. Неужели Генри проходил терапию ГБО прошлым летом и сгорел заживо только из-за ее эгоизма?

Ее затошнило. Она зажмурилась, прижала ладони к животу, чтобы сдержать рвоту, но тут кто-то сказал, что очень важно услышать мнение самой жертвы.

Она распахнула глаза. Шеннон стояла, выражая протест, а судья объявил:

– Протест записан и отклонен.

Шеннон сжала ее руку и прошептала: