Смерть в овечьей шерсти

Клифф обернулся:

– Жива? Вы с ума сошли. Жива! Стал бы я так переживать, если бы успел с ней поговорить.

Он стоял, вцепившись в спинку кресла и тяжело дыша.

«Ну кажется, прорвало», – с облегчением подумал Аллейн.

– Все было бы иначе, если бы я извинился и попытался убедить ее, что я не вор, – скороговоркой выпалил Клифф. – Именно так я и хотел поступить. Я не знал, что она собирается идти в стригальню. Откуда я мог это знать? Я просто хотел послушать Баха. Сначала попытался играть в унисон, но у меня ничего не вышло, и я стал просто слушать. А потом увидел, как она идет по дороге и сворачивает к сараю. И мне вдруг захотелось извиниться. Я слушал радио и думал, что бы ей такое сказать. И все никак не мог решиться пойти. А потом вдруг встал и вышел, не выключив радио. Я спускался с холма, прокручивая в голове нужные фразы. Вошел в сарай – там было совсем темно – и окликнул ее. Я еще подумал: что она делает в такой темноте? Из пристройки доносилась музыка. Я снова по-звал: «Миссис Рубрик, вы здесь?» – и осекся. Тогда у меня еще ломался голос. Я прошел дальше.

Клифф трясущейся рукой потер лицо.

– Прошли дальше, – подбодрил его Аллейн.

– Рядом с прессом лежала куча пустых мешков. Я остановился рядом. Мне показалось странным, что ее здесь нет. Не знаю почему, но у меня вдруг возникло дурное предчувствие. Как в ночном кошмаре, когда знаешь, что тебя ждет что-то страшное, но все-таки идешь. Но я точно не помню. Может, ничего такого и не было. И тут моя нога коснулась ее тела.

– Под мешками?

– Да. Они были свалены между прессом и стеной. Я еще тогда подумал, что им здесь совсем не место. В темноте я споткнулся об эту кучу. И почему-то сразу подумал, что там лежит миссис Рубрик и она мертвая.

– И что же вы сделали? – мягко осведомился Аллейн.

– Я отскочил и налетел на пресс. А потом долго стоял неподвижно и все думал, что надо посмотреть на нее. Но было очень темно. Я наклонился и приподнял мешки. Что-то блеснуло. Это была та самая бриллиантовая штука. Вторую она потеряла. Я прислушался, но было тихо. Я протянул руку и коснулся мягкой холодной кожи. Мешки выпали у меня из рук, и я бросился бежать, чтобы рассказать всем. Клянусь, у меня и в мыслях другого не было. Но когда я выскочил из сарая…

– Альберт Блэк?

– Да. Он был пьян и, шатаясь, шел по дороге. Он окликнул меня: «Эй, Клифф, ты что там делаешь?» И я вдруг почувствовал, что внутри у меня все превратилось в какой-то кисель. Люди плохо соображают, когда с ними случается что-то подобное. Они теряют контроль над своим телом, и оно действует само по себе. Со мной, во всяком случае, так и произошло. Я ничего не соображал и не владел собой. Мое тело понеслось обратно в пристройку. Только там я опять обрел способность мыслить. Радио продолжало играть, а я сидел и вспоминал, как мы с ней поссорились и что я ей при этом наговорил. Потом я выключил радио и начал играть. В нашем доме хлопнула дверь, залаяли собаки. Я ничего и не рассказал ни в этот день, ни на следующий, ни позже. А потом три недели думал, куда делось тело и нет ли его где-нибудь поблизости. Меня это занимало даже больше, чем убийца. Элби все время был на взводе, он боялся, что я проболтаюсь про виски и все подумают, будто он имел на нее зуб. Он ведь знал: миссис Рубрик хотела, чтобы его уволили. Когда он напивался, то частенько грозился взять ее в оборот. Когда ее нашли, он повел себя именно так, как вы сказали. Он подумал на меня. Он и сейчас так думает и боится, что я все повешу на него.

Клифф неуклюже опустился в кресло и, потеряв контроль над собой, громко разрыдался, молотя руками по подлокотникам.

– Все кончено, – запинаясь, проговорил он. – Кончено. Даже слышать не могу эту музыку.

Маркинс растерянно наблюдал за ним. После некоторого колебания Аллейн подошел к Клиффу и слегка коснулся его плеча.

– Да будет вам. Все не так уж безнадежно. Никуда не денется ваша музыка.

2

– Ну что ж, против парня можно возбуждать дело, – заявил Маркинс. – Не так ли, сэр? Он признался, что был в сарае, а в остальном приходится верить ему только на слово. Может, суд примет во внимание его молодость и его отправят в исправительное заведение для несовершеннолетних? Как вы думаете, сэр?

Аллейн не успел ответить, так как вошел Томас Джонс, бледный и трясущийся от гнева.

– Я отец этого парня, – заявил он, остановившись напротив Аллейна и опустив голову, словно разъяренная обезьяна. – И я не допущу этих пыточных допросов. Вы на него давили, пока он не сломался и не наболтал всего, что вы хотели. Может, там, откуда вы приехали, это обычное дело, но здесь так не принято, и мы этого не потерпим. Я все про вас расскажу. Мальчишка выскочил весь не в себе, будто в голове у него помутилось. Разве он может отвечать за свои слова? Глупый щенок. Я ему велел молчать и не разевать варежку, а вы его затащили сюда и без меня обработали. Вы что-нибудь записывали против него? Он подписал? Клянусь Богом, если так, я на вас управу найду.

– Клифф дал показания и подписал их, – объяснил Аллейн. – Мне кажется, они вполне правдивы.