Смерть знает твое имя

Едва это произошло, Александр тотчас отшатнулся от устремленного прямо на него пристального взгляда желтых глаз чудовища, восседавшего в глубине священного молельного зала. Багрово-красное лицо монстра, обрамленное черной клочковатой бородой, было искажено гримасой нечеловеческой ярости, из открытого в немом крике рта торчали изогнутые заостренные клыки, кустистые брови были сурово сдвинуты. На его огромной голове возвышалась корона, украшенная золотым иероглифом「王」(«о:»), а на свободно ниспадающих красных одеждах и сжатом в правой руке жезле[158] плясали отсветы пламени. По правую руку от него сидела ужасная сгорбленная старуха, одетая в лохмотья и ухмылявшаяся полным острых зубов ртом[159]. Огонь тихо потрескивал в четырех храмовых фонарях тётин, подвешенных над алтарем.

– Эмма Дай-о:, Великий царь Эмма, бог и судья умерших. Весьма невежливо с вашей стороны, Арэкусандору-сан. – Склонившийся перед изваянием в молитвенной позе японец выпрямился и повернулся к Александру.

На его смуглом лице и темных, со странной проседью волосах колыхались тени, из-за чего он сам казался созданием призрачного мира. Он даже не разомкнул сложенные ладони, только немного опустил руки.

Александр с досадой потер спину, ушибленную о край ящика для сбора пожертвований.

– Камата-сан… вы…

– Не знаю, за кого вы меня принимаете, – сказал парень, весело глядя на незваного гостя. – Но мне показалось, что в нашу прошлую встречу я назвал вам свое имя. Меня зовут Синтаро[160] Кисараги. Я всего лишь бармен, работаю в ночном заведении в Икэбукуро.

– Да знаю я, где вы работаете.

– Снаружи прохладно, вы можете зайти внутрь. Только обувь, пожалуйста, снимите.

Александр послушно стянул ботинки и, оставив их на улице (в последний момент он спохватился, что входит в храм, и развернул их носками от выхода), ступил на деревянные доски пола. Внутри действительно было немного теплее.

– Спасибо. О-дзяма симасита[161].

– Что вы, это же не мой дом.

Помещение было не очень просторным – или так казалось из-за того, что в нем царил полумрак и какие-либо другие источники света, кроме четырех старинных фонарей, отсутствовали. На стенах были растянуты горизонтальные свитки с изображенными картинами суда над душами умерших и разнообразных страданий грешников в аду. У стен стояли высокие подсвечники с незажженными свечами, – должно быть, когда они горели, эти изображения производили еще более пугающее впечатление. Перед внушительным деревянным изваянием Великого царя Эммы, восседавшего на помосте в позе лотоса, на столе в вазах стояли золотые лотосы и живые цветы, поставленные служителями храма или принесенные прихожанами, а также были разложены различные подношения.

– Ваше? – Александр кивнул на большой персик, лежавший на бумажном блюдце, и зеленую бутылку сакэ «Óни-короси», «Чертова смерть»[162].

– Решил порадовать господина Эмму и зашел по пути в круглосуточный универмаг, – кивнул Кисараги. – Думаю, человек с такой внешностью не прочь выпить. Как вы считаете, Арэксу-сан?

– Никогда об этом не задумывался. – Александр пожал плечами и посмотрел на лицо напугавшего его изваяния.

Теперь Великий царь Эмма не казался ему таким уж разгневанным – скорее похоже было на то, что он ухмыляется.

– Фрукты в Японии такие дорогие, – вздохнул бармен. – Человек со средней зарплатой не может покупать их себе каждый день. Для банковского работника это, наверное, не так очевидно, но один персик стоит дороже бутылки неплохого сакэ. Так что для простого человека само собой разумеется, что он выберет. Нашим властям стоило бы обратить на это внимание, как вы считаете?

Александр промолчал – ему не хотелось подыгрывать разговорчивому бармену.

– Странное время вы выбрали для прогулки в парке, – не дождавшись его ответа, добавил Кисараги.

– Не менее странное, чем вы – для молитвы.

Японец улыбнулся:

– Считается, что роща криптомерий вокруг храма населена божествами, охраняющими от зла. Так что здесь можно чувствовать себя в безопасности – в отличие от улиц большого города. Особенно теперь, верно?

– Я не понимаю.

– Знаете, Арэксу-сан, есть городская история, связанная именно с этой статуей.

– Тоси дэнсэцу?