Было слышно журчание воды и приглушенное постукивание бамбуковой трубки цукубаи, повторяющееся через равные интервалы времени. Листва приглушала звуки, доносившиеся с улицы, а по ту сторону забора никто не смог бы расслышать происходившего в саду или тем более в доме. Но тонкий слух Рин различал слабые стоны, доносившиеся из деревянной пристройки. Это уже седьмая девушка – и он не собирался останавливаться. Он никогда не остановится, если его не остановят. Но они не знают, кто он такой, у полиции на него ничего нет. Никому не придет в голову подозревать такого образованного и воспитанного юношу из уважаемой семьи. Так уж люди устроены: они видят лишь то, что им хочется видеть. Их представления о реальности похожи на пятно света от горящего ночного фонаря – все, что оказывается за его пределами, погружено в непроглядную темноту.
Осторожно пошевелив пальцами, чтобы согнать с них муравьев, Рин отняла руку от ствола дерева и сделала шаг к деревянной постройке, все еще оставаясь в тени густой кроны. Сэмпай говорит, что люди сами выбирают свою судьбу и, если попытаться вмешаться, будет только хуже. Даже если происходит то, что Рин называет «насильственным» изменением, никто не вправе пытаться это исправить. Но что такое «судьба» – то, что люди называют「ご縁」, «гоэн», «кармическими узами»? Является ли справедливость ее неотъемлемой частью? Это были вопросы, на которые Рин не могла найти ответы.
Рин некоторое время стояла неподвижно, прислушиваясь. Затем сделала еще один шаг. Прошла под ториями. Ее офисные туфли на невысоком каблуке намокли от росы; плоские камни дорожки – тоби-иси – были скользкими из-за наросшего на них мха. Четыре ступеньки, ведущие в пристройку, казались темным провалом в земле. Она поднимется по ступенькам, откроет дверь и освободит девчонку, – пусть сэмпай ругает ее потом сколько ему вздумается. Он может ее даже уволить. Велика потеря. Как будто их работа – это то, о чем можно только мечтать. Она снова устроится в комбини, будет работать в вечерние и ночные смены. Будет продавать готовую еду, обжаренную во фритюре, горячий чай и кофе, сигареты, жевательную резинку, порнографические журналы, презервативы и прокладки, купоны на вывоз крупногабаритного мусора, принимать оплату коммунальных квитанций за воду, газ и электричество. Между прочим, у нее неплохо получалось. Особенно ей нравилось заниматься выкладкой товаров в зале: она никогда не путалась в ассортименте, и у нее никогда не бывало такого, чтобы кассовый аппарат запищал из-за просроченного на пару часов онигири или дынной булочки. Все было в идеальном порядке – никаких нареканий. Так что – будь что будет.
– Что ж. – Рин протянула руку к раздвижной двери, тоже сделанной по типу храмовой – с деревянными перегородками и красивыми коваными накладными петлями «под старину», на которых висел небольшой современный замок, тускло отсвечивавший в темноте.
– Начнем…
Пальцы Рин на мгновение замерли в воздухе. Затем она решительно схватилась за замок и рванула его в сторону.
И тут произошло неожиданное: ее рука просто соскользнула, как будто замок был покрыт невидимой скользкой пленкой. Он лишь тихонько звякнул, качнувшись на петлях. Рин обескураженно уставилась на дверь, которая даже не шелохнулась.
– Что за…
Она снова попыталась ухватиться за замок, чтобы сорвать его с петель, но ситуация повторилась: ее пальцы скользили, словно смазанные маслом, и у нее возникло ощущение, что она даже не может прикоснуться к проклятому куску хромированного металла. Какого хрена! – в комбини она с легкостью таскала ящики с напитками в стеклянных бутылках, не прибегая к помощи парней, как остальные работавшие там девушки.
Размахнувшись, Рин пнула дверь ногой, но та лишь слегка задрожала, словно от порыва ночного ветра.
– Открывайся, сука! – Она накинулась на дверь пристройки, пытаясь оторвать петли, сломать дужку замка, выломать доски, но те ни в какую не поддавались. – Давай же! Открывайся, сволочь! Как же меня это достало! КАК ЖЕ МЕНЯ ВСЕ ЭТО ДОСТАЛО!
Ее твердые заостренные ногти царапали деревянные панели и рейки, с противным скрежетом пытались впиться в металл, жесткие волосы Рин растрепались, а бледное, обычно бесстрастное лицо было перекошено от бессильной ярости. Если бы сэмпай ее сейчас увидел! Вероятно, за все время их совместной работы он впервые сделал бы ей выговор, а может быть, рассказал бы ей очередную поучительную историю о том, как важно неукоснительно соблюдать правила и прилежно исполнять свои обязанности. Он всегда говорил так, будто сам никогда не ошибался.