Смерть знает твое имя

– Друг, – презрительно повторила Рин. – Я ничего не могла для него сделать. Что это за друг, который стоит и смотрит, как тебя убивают?

– Ты кормишь его кошек.

Она пожала плечами. Сэмпай был прав – пусть это было меньшее, что она могла сделать, но все же это было хоть что-то.

«Больше, чем ничего».

– Тебе известна история о лисе, пожалевшей для нищего пожертвования, Осогами-кун?

– Нет, сэмпай, неизвестна.

– Это случилось в небольшом храме «Такаяма Инари» на станции Синагава. Один бедный человек промышлял тем, что каждый вечер, вскрыв старый замок, открывал сайсэнбако и вытаскивал оттуда мелочь, оставленную посетителями храма для ками-сама. Поскольку это центр города, в некоторые дни ему удавалось собрать две-три сотни иен. Не так уж и много, но на горячую паровую булочку никуман и чашку кофе из «Сэвэн-Илэвэн» хватало, а то и на пачку недорогих сигарет оставалось. Изредка кто-нибудь из состоятельных посетителей или турист, уверенный в том, что за бóльшую плату его желание исполнится наверняка, бросал в ящик тысячеиенную банкноту. Конечно, это случалось не каждый день и даже не каждую неделю, но для того бедного человека это было большой радостью. Он был достаточно хитер, чтобы не забирать все пожертвования, и всегда оставлял в ящике несколько монет, а если попадалась крупная купюра, забирал только ее. Из-за этого служители храма не замечали, что пожертвования пропадают, и не обращались в полицию. Однако все это очень злило лису, живущую в святилище. Она справедливо считала, что все пожертвования предназначены ей и из-за «вора пожертвований» для ее маленького храма в следующем году изготовят недостаточно новых талисманов о-мамори, которые так любят туристы. Вор продолжал приходить по вечерам и обчищать ящик для пожертвований, не подозревая о том, что лиса внимательно следит за ним и ее обида с каждым разом становится все сильнее. Однажды вечером, уже примерно зная, когда в святилище заявится вор, лиса взяла несколько десятииенных монет, пожертвованных прихожанами, потихоньку выскользнула на улицу, отыскала на станции телефонный автомат и позвонила в местное отделение полиции с жалобой на «воришку пожертвований». Полиция явилась в тот самый момент, когда вор, по своему обыкновению, открыл крышку сайсэнбако и принялся выгребать из нее деньги. Полицейские крикнули ему, чтобы он немедленно прекратил свое занятие и сдался в руки властей.

– Так ему и надо. – Рин затянулась сигаретой. – Терпеть не могу воришек, которые крадут добрые пожелания и благодарности ками-сама. Им все равно, кто оставил свое пожертвование: маленький ребенок или беспомощный старик.

– Ты права, Осогами-кун. Однако тот человек очень испугался. Вместо того чтобы сдаться, он бросился бежать вниз по каменной лестнице святилища. Полицейские пытались его задержать, но он выбежал на дорогу, где его насмерть сбила машина.

– Вот как. Это прискорбно.

– Разумеется, для репутации храма этот несчастный случай также имел плохие последствия, и на какое-то время количество пожертвований сократилось.

– Значит ли это, что лиса поступила неправильно?

– Из любой истории можно сделать разные выводы. – Он опустился рядом с ней на траву, с улыбкой глядя на поблескивающую в свете зажегшихся фонарей воду. – Однако божествам не следует вмешиваться в человеческие судьбы. Человеческие судьбы – это дело людей.

Рин в ответ промолчала.

– Ты не согласна с этим, верно?

– Это не так, сэмпай.

– Но ты сказала, что судьба Оохаси-сана была изменена насильственно. Ты считаешь происшедшее с ним несправедливым, потому что Оохаси-сан был твоим другом.

Ее подбородок дернулся, и тлеющий пепел от почти уже догоревшей сигареты упал на тыльную сторону ладони.

– А, тикусё! Больно! Я этого не говорила, сэмпай.

Норито

Юи, как завороженная, рассматривала стоявшую перед ней куклу. Несколько минут назад Норито принес со второго этажа большую картонную коробку, обтянутую шелковой тканью с мелким узором сиппо, «семь буддийских сокровищ»[152], – наверное, сама по себе она была очень дорогой, – и, предварительно надев белые хлопковые перчатки, как у работников музея, снял с нее крышку, бережно извлек куклу и поставил на стол перед скромно сидевшей на краешке стула Юи. Кукла была облачена в роскошное черное свадебное кимоно иро-утикакэ[153] с вышитыми золотой нитью гроздьями цветов глицинии, ее извитыми побегами и пышными перистыми листьями. Наряд выглядел изысканным и вместе с тем достаточно строгим, чтобы не отвлекать внимание от прекрасного лица куклы с нежными и тонкими чертами – не было никаких сомнений в том, что кукла была портретной и изготовленной на заказ. Юи боялась даже представить, сколько могла стоить такая красота. Изящные пальцы куклы придерживали маленький складной веер: каждый сустав кистей, каждая линия были детально проработаны, и требовалось совсем немного воображения, чтобы представить эту красавицу живой.

– Ну как? Она тебе нравится?