Если сравнивать разное время, то в первую очередь меняется состояние костных останков. Потому что, понимаешь, между 2020 годом и 1980-м прошло сорок лет. А в 80-м с того момента, как они погибли, прошло примерно столько же. То есть сейчас — двойной срок. И если в 80-м мы доставали костные останки, они были в основном твердые... Хотя не все, те, кто был в блокадном Ленинграде, где кальция мало, у тех, конечно, кости были немножко трухлявые. А те, которые кадровые — у них хорошие кости. Сейчас, зачастую, ты находишь только коленные чашечки и фрагменты черепа. Но при этом рядом — все снаряжение, все личные вещи, куски одежды, ботинки, искусно зашитые проволокой, медальон. И ты понимаешь, что он уже в свою каску умещается. То есть, например, ребра — вообще растворились, потому что агрессивная среда. А все, что не растворилось, буквально укладывается в его собственную каску. Но бывают и такие, что двоих положишь в мешок — и уже поднять тяжело. А если еще и тащить мешок этот к лагерю через болото...
На финском фронте есть такое Хлебное болото. Ребята там лет пять назад поднимали воронки, в которых лежали с Финской войны красноармейцы замерзшие. Они мумифицировались: обмундирование, снаряжение, буденовки — все было на них. Кожный покров был, роговицы глаз, отросшие ногти и усы. Только все это было коричневого цвета, торфяного. Вот они вытаскивают такое тело, а оно тяжелое, носилки самодельные, до лагеря нести по болоту мучительно. Тем не менее — надо. Чтобы облегчить себе задачу, просто снимали с них шинели, каски, противогазные сумки, кидали здесь же у воронки и фактически голых несли в лагерь. Я приехал — и хотя у меня давно сложилось правило, что если я приехал, то сначала сфотографирую, и только потом окажу первую помощь, потому как что не снято, того не было... И вот я приехал в лагерь и передо мной лежат голые тела: мышцы, ягодицы, грудные клетки, волосяной покров. Лежит лейтенант, у которого из одежды только вязаный подшлемник на голове. Я сделал пару протокольных снимков, несколько кадров крупного плана, но не лежит душа дальше снимать: я понимаю, что они не хотели бы, чтобы их с голыми жопами... Вот если бы они в одежде лежали, в шинелях и всем прочем — было бы корректно. А вот такая банная сцена... Там минимум человек семьдесят было. Их периодически уносили, доставали новых. И хоронили, конечно же, каждого в отдельном гробу. Буденовка там целая... Интересно. Ну, как интересно: я не сторонник всякого рода чернухи, но вот такая была история. Мы нашли даже место, откуда их всех положили. Там гора отстрела — ВПТ гильзы — Выборжский патронный завод — огромная гора. Чувствовалось, что пулеметчик работал.
По финскому фронту много интересных моментов было. Когда работаешь в районе линии Маннергейма, ходишь с минаком, вроде думаешь — каждый сантиметр проверил, здесь больше ничего нет. Но другая влажность, как-то поменялись звезды, приезжаем — я включаю миноискатель — и сразу сигнал. Начинаем внимательно обходить это место — сигнал упорно идет на глубине. Ну, надо копать. Причем дело было на стоянке, где мы стояли чуть ли не целый год. Зарываемся: там просто вороненые диски от пулемета Дегтярева, с желтыми патрончиками, целая коробка. Начинаю дальше ходить вокруг — ведь значит это был окоп. Раз-раз-раз — и получается, что это окоп, в котором лежат лыжи, винтовки, красноармейцы, двое красноармейцев, обнявшись. Они сделали из патронной коробки печку импровизированную и лыжные палки там жгли. Был жуткий мороз в 39-м году, а они в ожидании штурма пытались согреться. Ранцы за спиной, каски, а перед ними — коробка, где обгорелые лыжные палки, а рядом валяются кольца от палок. И они в обнимку лежат, пытаются согреть друг друга. И мы вскрываем траншею, видим все это. Хотя ходили по этому месту тысячу раз. Просто звезды встали под другим углом...