Смертию смерть поправ

К моменту половой зрелости, то есть способности зачать СЫНА-СОЗДАТЬ-ИЗ-СЕБЯ-МИР-ИНОЙ, человек так или иначе сталкивается психически со средой в детских страхах и максимализме отрочества, сталкивается уже в своей собственной яви, не говоря уже о наследственной предрасположенности. Потому, его ИНДИВИДУАЛЬНЫЙ половой акт, акт разложения обогащенного белка, дает ИНДИВИДУАЛЬНУЮ духовную потенцию к первому зарождению плода. Дети не могут рожать, время их полового созревания взаимосвязано с их психическими встречами, быть может, даже находится в прямой зависимости от их полноты и трагичности.

§ 26.

К рожденному ребенку мы должны относиться, КАК К ВЫСШЕМУ, в категориях нравственности. В самом деле: он опытнее, старше нас, так как наследует для своего подлинного рождения более позднюю чью-то смерть, чем мы, родившиеся раньше его и глотнувшие более молодую энергию смерти. Ребенок не разделяет себя с миром ОТЦА, он одухотворяет его, ждет от него ответа, он не отделяет свой СЫНОВНИЙ мир в человеческой гордыне, он безгрешен.

Моя маленькая дочь просила ягод, ей сказали-поди-узнай-есть-ли-черные-на-кусте-смородины.

Она подошла и спросила у куста: КУСТ, у тебя яги черные есть?

И долго, и терпеливо ждала от него ответа.

Господи, ужли не ясно, что этой ЮРОДИВОСТИ детской, этой УБОГОСТИ детской мы всем добрым в себе обязаны?

§ 27.

Послание Павла к Коринфянам, глава 1, стих 20–21.

Где мудрец? Где книжник? Где совопросники века сего? Не обратил ли Бог мудрость мира сего в безумие?

Ибо когда мир СВОЕЮ мудростию не познал Бога в премудрости Божией, то благоугодно было Богу юродством проповеди спасти верующих.

§ 28.

Послание Павла к Коринфянам, глава 3, стих 18.

Никто не обольщай самого себя. Если кто из вас думает быть мудрым в веке сем, тот будь безумным, чтоб быть мудрым.

§ 29.

Читаю и перечитываю Павла. Зачем, для чего? Для чего выписываю? Чтобы спастись по малости сил, это ясно, как ясно и то, что буржуазность моя дерется насмерть с некиими делами, которые узнаются мною, когда я думаю и пишу. Все во мне плачет о безумии моем, мне не надо санитара и лекаря, собственный лекарь, который Я, фиксирует болезнь.

§ 30.

Человек-посредник-толкователь БЫТИЯ, медиум абсолютного единства вселенной. Но я говорю, что он и делатель его. Ибо ясно, что толковать можно лишь то, что есть уже, но этот акт толкования есть живой акт, ПОЛОВОЙ АКТ, акт совокупления, дающий СЫНА, а не раскрывающий ОТЦА И ТОЛЬКО.

§ 31.

Сократ и Кант — две противоположности в наиболее гениальной яви, в наиболее резком разделении мира ОТЦА и мира СЫНА. Почитание ОТЦА ВОВНЕ у Сократа, почитание СЫНА В СЕБЕ, осознавшего себя и свои законы, у Канта.

Но ни один, ни другой, не есть суть моя — не клубят они ТРОИЦУ, не молятся ей; экзистенция Христа суть моя, и пусть будет моя молитва неиссыхающей!

§ 32.

Фрейд и миф об Эдипе и Тотем ставит в единстве уже человеческой деятельности, оставляя вопрос о появлении человека в мире за скобками, так же, как он говорит об отношении ребенка к отцу в семье, причем ясно, откуда взялся сын, если есть отец, но совсем не ясно, откуда же взялся отец и первоотец, и свойственен ли ему какой-либо комплекс? Или это возникает только в семье, то есть достаточная нравственность и социальные достижения снимут эти вопросы? Но что же тогда делать с самым ранним и неосознаваемым страхом ребенка, страхом ИНЦЕСТА и одновременно либидиозностью на себя? Я думаю, что миф об Эдипе и законы Тотема суть предания о зарождении сознания, где миф об Эдипе есть история пухлоногого прачеловека, а организация Тотема и Табу — его первые дела по переустройству мира, которым мы теперь так цивилизованно горды.

§ 33.

Фрейд всегда останавливался перед загадкой Тотема.

Даже ему, столь свободному и творящему истину, его человеческое ТАБУ запрещало сделать простой и естественный вывод, последовательный вывод: человек произошел от ИНЦЕСТА, от кровосмешения того животного, которого он сейчас обожествляет как предка. Естественно, что боязнь ИНЦЕСТА при осознании своего происхождения, что присуще единственно человеку, боязнь кровосмешения как хода к вырождению и самоуничтожению рождает запрет Тотема, рождает собственно закон самосохранения.

§ 34.

Мы переносим эту нашу, нами осознанную в пралюдях, идею на весь животный мир, создаем прекрасную теорию борьбы за существование в мире животных, хотя там именно этой-то, подлинной борьбы за выживание нет: лев не совокупляется с волком, он не знает Тотемизма и потому идет рано или поздно к смерти, как шел динозавр или еще какой-нибудь покорный зверь. Психические потрясения и здесь, конечно, создают мутации, но все же они слишком примитивны, чтобы полностью спасти зверя от вырождения.

Мы переносим на животных свой собственный СТРАХ, осознанный страх необходимости смерти для рождения иного.

§ 35.

Это и есть первородный грех человека.

ПЕРВОРОДНЫЙ, скрывающий свое знание о РОЖДЕНИИ, антиномией сознания выделяющий БОГА-творца человека вовне, сублимируя вытесненную боязнь ИНЦЕСТА в религиозность.

§ 36.