Смертию смерть поправ

В шестом слое E.Л. прослеживает возникновение сознания и самосознания Иисуса Христа от появления Его в утробе Девы Марии до проживания крестной смерти. Пятый слой по отношению к шестому задает диапазон всех типов и всех видов человеческого сознания: от границы, отделяющей человеческое сознание от кокона образно-сигнальной, чувственно-переживательной сферы животного, до Богочеловеческого сознания Иисуса Христа, ушедшего в смерть и воскресшего. Как мы уже писали выше, способность выделять все сознание, весь океан сознания на уровне конкретных способностей предполагает возможность слышать мириады голосов и улавливать движения душ, в том числе и ушедших людей. Открытию этого дара, безусловно, способствовала режиссерская деятельность E.Л. Но в ходе создания текста он оказался выявленным и с очевидностью предъявленным читателям.

Наконец, в седьмом, совершенно четко выделяемом в тексте романа, слое то ли автор, то ли сверхсознание автора прослеживает открытый, не предопределенный с точки зрения будущего Процесс-Троицу. В этом слое и совершается таинство преображения автора, забегающего в смерть и удерживающего реальность набухающей, пульсирующей волны жизни.

Именно поскольку мы сталкиваемся с тем, что в данном тексте присутствуют три последних слоя, постольку перед нами своеобразный роман-житие, который повествует о том, что происходит с автором, как изменяется и преобразуется сам автор. Причем E.Л. специально показывает и описывает, что при проделывании в отдельные моменты подобной трудной работы он сталкивается с особым сопротивлением или атакой, он чувствует странное давление на сердце, он не может поднять руки и взяться за письмо. То есть автор переживает все очевидные моменты невидимой брани-поединка, которая хорошо знакома по монашеским описаниям. И в этом поединке основная задача автора — устоять, не дрогнуть.

Для того чтобы окончательно подчеркнуть житийный и предельно реалистичный характер данного текста (а в нем, безусловно, присутствует слой житийного описания православного духовного воина Е.Л. Шифферса), имеет смысл сравнить его с известным, вызывающим восхищение очень у многих романом Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита». Конечно, это очень разные, почти несоотносимые друг с другом произведения. И если сопоставлять текстовую определенность описаний эпизодов жизни Иисуса Христа, то обнаруживается важнейшее различие. Михаил Булгаков создает отделенную от него историю событий, происходящих с Иешуа и Понтием Пилатом, выстраивая диалог характеров. Е.Л. Шифферс стремится выделить горизонт сознания, проимитировать его в своем сверхсознании (если использовать здесь этот термин Станиславского), в котором можно если не прикоснуться, то указать на недостижимую и неуловимую, ускользающую гладь сознания Иисуса Христа. «Схватить» ничего нельзя, то есть это, безусловно, апофатика (отрицательное богословие, подчеркивающее несопоставимость человеческого и Божественного сознаний, невыразимость в человеческих понятиях опыта жизни Святой Троицы), представленная в литературном тексте. Это апофатический метод, при помощи которого описаны опыты телесности: что происходит с телом, когда тело еще не родившегося малыша, перемещаясь в животе матери, «разговаривает» с окружающими; когда душа умирающего деда учит душу появляющегося на свет младенца, многое ей показывает и вступает с ней в диалог; когда Иисус чувствует в Себе способность брать на Себя болезни и лечить всех, но только не Себя. То, что способно делать тело, и то, что с ним происходит, в том числе и на основе психофизиологических возможностей видеть и чувствовать, создает отделенную от речевых высказываний, от цветистых и тонких выражений реальность. Тело прикреплено к слою действия в отличие от слоя речевых текстов. В романе достаточно полно представлен этот особый опыт телесности.

Итак, данный роман является текстом перехода от позиции художника, писателя — к позиции религиозного мистика, обладающего видением реальности.

Эстетика Е.Л. Шифферса: антииомичное сочетание аристократической тонкости и великой безыскусности

Е.Л. Шифферс — один из наиболее требовательных людей по отношению к построению произведения и соблюдению стиля. Безукоризненная выдержанность стиля предполагает, что человек, воспринимающий художественное произведение, не будет отвлекаться ни на что внешнее, ни на что вторичное. Он весь будет сконцентрирован на выделенном автором содержании, свободно проходя через предложенную форму восприятия, как через прозрачный куб воздуха, которым дышат, не замечая этого. Форма не будет мешать. Как добиться подобного эффекта при восприятии невероятно сложного и, казалось бы, даже перегруженного содержания? Любое лишнее сопоставление, любая лишняя краска будут сбивать и уводить от напряженной работы восприятия.