Смертию смерть поправ

Впрочем, другим примером выявления архетипа русского сознания было для Евгения Львовича творчество человека, носившего в себе кровь абиссинских царей и мусульманских суфиев, — творчество А.С. Пушкина. В программном антропологическом стихотворении «Пророк» Александр Сергеевич высказал основной принцип выхождения за границы миражного «Я»:

Как труп в пустыне я лежал.
И Бога глас ко мне воззвал…

Если человек очнется раньше времени и начнет действовать в мире собственным произволением, он останется в плену придуманных миражей, искривленного самообраза. Для того чтобы начать действие, человек должен услышать обращение Бога к нему лично, по имени. Бог должен его назвать. Бог должен сказать ему, кто он и в чем его предназначение. Этого обращения очень важно дождаться, вытерпев состояние трупа в пустыне. Чтобы подобное обращение услышать, человеку надо научиться слушать. Чтобы увидеть на перепутье шестикрылого серафима, надо научиться видеть. В анализируемом романе Евгений Львович демонстрирует нам, как он начал слышать и как у него появилось видение. Итак, для того, чтобы выйти к подлинной недвойственной энергии самовосприятия, необходимо оказаться в позиции трупа в пустыне, «забежать в смерть» и через покаяние-«метанойю», через непрерывную молитву, скажет Евгений Львович в другом месте («Размышления о „64-м слове“ св. Симеона Нового Богослова»), стяжать дары Святого Духа. Это и есть опыт трансграничной идентичности лица.

При «забегании» в смерть и при встрече с Духом Святым с человеком, вставшим на этот путь, должны происходить события, обнаруживающие опыт его трансграничной идентичности. Он должен обретать новое знание реальности, которым может делиться с нами. Важнейшим моментом трансграничной идентичности является ситуации встречи. Что такое онтика встречи — очень важный вопрос, поскольку это случившееся, необратимое происшествие встречи. Диалектика со-бытия встречи и события с ударением на «ы» показывает, что происшествие еще должно состояться, быть. В противном случае бесконечные обмены репликами и коммуникации не приведут к со-бытию. Но при этом для каждого из участников пред-со-бытия, некой возможности со-бытия есть предчувствие, некоторое мерило и критерий, пробуждается он или засыпает в этих предсобытийных коммуникативных обменах. Это предчувствие по поводу «быть», «существовать», «жить» и представлено в некоторой пластике сознания, с которой можно работать только в живом поле взаимодействия. Но само это поле, кстати, может быть мертвым. И в этом случае для данной организации сознания может и диагностироваться (переживаться) как мертвое. Тогда либо гибель, либо счастливый момент «духовной жажды», выталкивающей к встрече на другом поле и на другом уровне (в другом теле?) иной событийности, например с шестикрылым серафимом у А.С. Пушкина.

Но если все-таки важно разбираться, где, в каком теле и на каком уровне происходит встреча и происходит ли (или мы лишь находимся в особом типе сна — экспозиции бесконечных возможностей, что что-то может случиться, что-то может произойти, но ничего не происходит и не случается), с какими движущимися и меняющимися критериями проживания, существования, наличной бытийственности приходится иметь дело, — то онтики не миновать, как и понимания, что в русско-санскритском иероглифе слова «событие» одновременно фонетически-морфологически-семантически разделительно-синкретически вычитывается:

1) «сангам», слияние-бытийствование разных существований (например, нас и Духа Святого) как подлинное существование, как начало, как протосуществование;

2) за счет переноса фонетического акцента на другой звук (звук «ы») — происшествие-необратимость телеснопроисходящего;

3) пронизанность слова корнем быть, существовать и, следовательно, вопрос о промыслительном удостоверении существования.

Поэтому, когда все начинается с бытия, а не с со-бытия, это означает, что для так рассуждающего существа важны критерии, принципы, обеспечивающие удостоверение в существовании, а не момент протосоциальной возможности встречи. Вполне возможно, что для этого существа встреча уже произошла и не нуждается в ее осмыслении и промысливании.

Когда все начинается с события (event), для этого существа важно свершение и выход за рамки формальных возможностей.

А нам важно лишь указать, что могут быть три начала и три разные организации сознания, поскольку стремление настоять на каком-то одном исходном генезисе является слабой формой эпистемического терроризма.

Можно сделать вывод, что для разных антропологически организованных сознаний все может начинаться с бытия, с со-бытия и с события, за которыми угадываются протомышление, протокоммуникация (протообщение) и протодействие, а также пересечение трех этих разных процессов друг с другом.