Смертная чаша

– Я тебе скажу: не лучшие перед нами татары. Крымцы – да, но не царевы, а какого-нито младшего из царевичей да беев из слабых родов. Аще ныне ударим, чую, побегут. Аще промедлим, упустим случай. Давай-ка соколом к воеводе ко Андрею Петровичу Хованскому… Самым скорым ходом тех стрельцов и немчинов-наймитов, коих сюда доставили, – ко мне! Скажи: чуть только тут пальба начнется, конникам наступит время ударить, как уговорились.

Дмитрий Иванович ждал стрельцов с замиранием сердца. Передовой полк, куда назначили князя Хованского старшим воеводой, его – вторым, а Лыкова – третьим, стоял на Калуге, в отдалении от мест, где прорвался Девлет-Гирей. Но Воротынский, сосчитав и вычислив таковой исход игр с Девлеткою на Оке, заранее вызвал его с приказом перенять татар на дороге, ударить им в плечо, покуда прочие русские полки гонятся за хвостом вражеского зверя.

Замысел его был Хворостинину внятен. Тьма татарская шла не налегке, а с кошем, с союзными воинствами, она не ударить искала, а раздавить наверняка. Двигалась по Руси, яко разозленный медведь ломится по лесу. Передовому же полку следовало, яко псу охотничьему, вцепиться тому медведю в заднюю лапу, потрепать его, взбесить – авось встанет и начнет лапами отмахиваться, тут-то ему на погибель и вся охотничья артель явится. Хорош замысел! Дмитрий Иванович сам бы тако сделал. Только вот татар могли нагнать конные, пешие же бойцы непоправимо отстали бы. Тогда Хворостинин, вроде бы второй, а на деле главный из воевод – по грамоте царевой! – приговорил с Хованским посадить стрельцов да пеших стрелков немецких, да казаков с пищалями на заводных коней: драться в конном строю не умеют, но хоть от конницы не отстанут. Кому лошадей не хватает – на телеги, и – быстрее! Быстрее!

И теперь к нему вели по лесным тропинкам сотни три-четыре ратников, обученных огненному бою. В полку таковых – более тысячи. Но дорога ложка к обеду: сколь успело их ко прямому делу, столь и есть под рукой. Прочие еще подтянутся.

Лес наполнился шумом и треском. Кто-то вполголоса матерился. Стрельцы зажигали фитили. Птицы поднялись над деревьями, заволновались, закружили, разнесся злой вороний грай…

Те из татар, кто к набегам на лесную Русь попривычнее, заметили некое тайное движение на опушке. Меткие лучники пустили стрелы по неведомому и почти невидимому врагу. Но было уже поздно. Грохнули нестройно пищали, молодые ёлочки окурились дымом. Свинец безжалостно ударил по людям и лошадям, укладывая их в белесую пыль.

Сейчас же на лесной дороге послышалось:

– А-а-а-а-а-а!.. сква-а-а-а-а!

А потом слышнее и слышнее – голоса быстро приближались из нутра лесного ко крестцу:

– Ма-а-а-асква-а-а-а-а-а!

Беи татарские сердитыми голосами принялись скликать бойцов своих, чтобы выстроить хоть какое-то подобие боевого чела, но не очень-то успевали.

Выплеснулось горячее масло русской конницы к пересечению дорог, и впереди всех летел на вороном коне удалой Мишка Лыков с саблею. Ошеломили, нажали! Краткое время держался татарский строй, а затем подался, обожженный внезапным ударом, и оказался разорван надвое.

Лыков завернул ко тыльной части татарского воинства, принялся рубить, колошматить, переворачивать телеги. И всего-то с ним было сотен шесть доброй конницы, а шума наделал яко на пять тысящ.

Татары еще пытались сопротивляться – непугливо племя татарское и на боях дерзостно. Могли переломить дело.

Но тут еще раз ударили из лесу пищали хворостининских ратников. А из лесной дороги, яко из русла речного, вытекла на великий шлях раскаленная смола большой русской силы: князь Хованский вел за собой тысящи полторы конных детей боярских.

Хворостинин знал, что у Хованского на подходе еще стрельцы, еще казаки, еще боевые холопы, да много кто. Есть кому поддержать, аще понадобится… Но сего последнего удара хватило.

Хованский повернул своих людей в сторону главных полчищ татарских, к Пахре, и под его напором крымцы побежали. А Хованский гнал их, сёк без пощады, сшибал и не брал полона.

Нечего тут брать полон. Тут – насмерть. Ни одного ратника татарского не пожалеют. Да он, татарин, и сам ведает, что здесь, на Руси, милости ему никто не даст. Он ведь и сам никому ее не дает.

– Ин ладно, – подвел итог Хворостинин. – Добро. Теперь бы собрать вас всех…

Воевода ни к кому особно не обращался. Просто Передовой полк, еще недавно являвший собою грозную боевую силу, только что победивший и, что еще того важнее, напугавший татар, рассыпался на множество частей. Грозным он вновь станет через час-другой, когда удастся собрать его в кулак.

Среди хлопот отправил Дмитрий Иванович гонца с сеунчем к Воротынскому. Мол, навели шороху. Мол, укусили так, что бешеный медведь взвыл. Мол, всего вернее, обрушится на нас. Куда заманивать зверя?

Минуло столько времени, сколько потребно, чтобы десять раз неспешно произнести большую молитву «Верую». Вернулись конники Хованского. Старший из воинских голов его, отдав поклон, доложил Хворостинину: