Смещение

— Тогда вы сами загоняете себя в ловушку. Вы были последней, вы вошли первой, вы утверждаете, что никто не мог…

— Нет, — твердо сказала миссис Чарлз.

— Что — нет?

— Пакет — а листы лежали в пакете — я не брала. Зачем мне? Я не сумасшедшая. Доктор Кодинари — лучший начальник в моей жизни. Другое такое место я не найду. Формулы, возможно, удалось бы продать… не знаю кому… но наверняка не за такие деньги, ради которых стоило бы рисковать работой и даже свободой. Повторяю: я не брала.

— Тогда Кодинари? А вы — сообщница. Шеф унес документы, вы устроили разгром…

— Такая же глупость! Зачем уважаемому адвокату заниматься комедией с похищением? Послушайте, детектив, кто из нас должен рассуждать? Где ваша логика?

Однако! Остмейер едва удержался от резкого окрика. Женщина, конечно, права, но откуда у нее неожиданно возникшая уверенность в себе? Наверно, он допустил просчет, сказал лишнее или, наоборот, не сказал чего-то, что должен был знать.

— Марк Оливер Эверетт — наш давний клиент, доктор Кодинари ведет его дела с восемнадцатого года. Ему нужно потерять клиента? Устроить скандал? Не понимаю.

— Есть только две возможности… — начал Остмейер, но миссис Чарлз его перебила:

— Пять минут назад, детектив, вы говорили, что возможность только одна! Теперь появилась вторая. Почему бы вам не поискать третью? Или четвертую?

Остмейер повернул зеркало, чтобы в нем отражался потолок. Его раздражал взгляд. Он перестал понимать, что означает выражение лица миссис Чарлз. Мысль, мелькнувшая на мгновение, показалась дикой: хорошо бы пригласить эту женщину в ресторан, а потом поехать к нему или лучше, в отель, он знал приятное место, он все места знал в окрестности города.

Чушь какая-то.

— Видите ли, я не верю в призраков.

— Я тоже, — буркнула миссис Чарлз. У нее опять начали дрожать пальцы, и она крепко сцепила ладони. Детектив, конечно, заметил. Ну и черт с ним.

— Хорошо. — Остмейер посмотрел на часы. — Сейчас оперативная бригада заканчивает обыск в вашей квартире на Банкер-роуд.

— Вы! — Женщина задохнулась от возмущения.

— Все по закону, — заявил детектив. — Судья Суарес выдал разрешение на обыск, учтя обстоятельства. Не беспокойтесь: наши люди работают аккуратно, никакого разгрома, в отличие от офиса, не будет, вы все найдете на своих местах. Кроме, естественно, пакета с бумагами, если его обнаружат.

Миссис Чарлз пожала плечами. Дрожь в пальцах прошла. Ей стало противно. Не больше. Можно перетерпеть. Интересно, у шефа они тоже ищут?

— У доктора Кодинари тоже ищут? — спросила она.

Остмейер не стал отвечать.

Телефон, лежавший на столе под рукой детектива, залился трелью — что-то из репертуара «Бриксов», знакомая мелодия, но названия песни миссис Чарлз не смогла вспомнить.

Остмейер поднес аппарат к уху, сказал «Да», послушал, сказал «Я понял», отключил связь и впервые с начала разговора посмотрел миссис Чарлз в глаза.

— Что? — спросила она.

— Документа в вашей квартире нет.

Миссис Чарлз пожала плечами. Хотела сказать несколько язвительных слов, но поостереглась.

На лице детектива отразилась досада. Женщину придется отпустить. И что дальше? Бумаг нет. Улик нет. Подозреваемых нет. Есть событие преступления, и нет возможности преступление совершить.

Что он упустил?

— Вы можете идти, миссис Чарлз. На выходе покажите удостоверение дежурному.

— Большое спасибо, детектив.

Как она это сказала? Язвительно? С благодарностью? Уверенным тоном невиновного?

Когда за женщиной закрылась дверь, детектив Остмейер выругался вслух и подумал, что более нелепого, идиотского и безнадежного дела в его практике не встречалось.

И все из-за чего? Формулы, которые никому, скорее всего, ни к черту не сдались.

* * *

Алан сидел у окна и смотрел сквозь тончайшую вязь облаков на проплывавшие внизу квадратные, прямоугольные, а иногда бесформенные, с множеством ответвлений, будто у генетически модифицированной медузы, фермерские поля и плантации. Сосед слева, грузный мужчина лет пятидесяти, едва помещавшийся в кресле, спал и похрапывал, а в кресле у прохода сидела божественной красоты девушка-афроамериканка и, изредка бросая в сторону Алана (или окна?) неравнодушные взгляды, что-то рассматривала на экране планшета.

Алан ощущал спокойствие и уверенность в себе, хотя понимал, что должен испугаться до колик, вызвать стюардессу, сделать хоть что-нибудь, потому что понятия не имел, как оказался в самолете, летевшем неизвестно куда. Или известно? Он должен помнить, но память обрывалась на мгновении, когда он вышел из дома Марка Оливера Эверетта. Они побеседовали. Во время беседы какая-то идея мелькнула у Алана в голове и, выйдя на улицу, он начал ее обдумывать. Или нет. Он идею не запомнил и обдумывать не мог, а мысль была о том, что кто-то за ним наблюдает. Он оглянулся… И что?

И все. И оказался в самолете, летевшем неизвестно куда…

Что значит — неизвестно? В Вашингтон, конечно. Он сам покупал билет в аэропорту, за час до вылета. Девушка, улыбавшаяся неразгаданной улыбкой Моны Лизы, спросила, хочет он место у окна или в проходе, он ответил «в проходе» и получил место у окна, будто так и было задумано.