Сметая запреты: очерки русской сексуальной культуры XI–XX веков

История повседневной жизни вдовы Е. Н. Лихачевой позволяет конкретизировать вопрос о специфике различения понятий «провинциальные» и «столичные» дворянки. Обычно такая дифференциация основывается на критерии постоянного локального проживания дворянок преимущественно в провинции или в столице. Однако данный критерий не является универсальным. Так, Е. Н. Лихачева, которую я отношу к провинциальным дворянкам, действительно большую часть времени проживала либо в имении, расположенном на территории Кашинского уезда Тверской губернии[913], либо в самом городе Кашине[914], однако на зиму она обычно перебиралась в столицу: до 1818 года – в Москву, а начиная с 1818 года – в Санкт-Петербург[915]. Очевидно, она достаточно хорошо была осведомлена об особенностях столичной повседневной жизни, общаясь с многочисленными родственниками и знакомыми, посещая культурные достопримечательности столиц, в частности театр. В одном из писем, обращенных к Елизавете Николаевне, ее сын П. В. Лихачев описывал свои впечатления от путешествия по югу России, в том числе от посещения города Одессы. Его рассуждение о местных театрах свидетельствует о том, что пожилая мать имела вполне определенное представление о столичном санкт-петербургском театре: «Здесь есть италианский Театр и французской; последний составился из самых дурных актеров Петербурскаго Театра; вы можете себе представить каков он должен быть»[916]. Вместе с тем многие представительницы столичного дворянства зачастую не только жили определенную часть года в принадлежавших им самим или членам их семей сельских имениях, но и подолгу гостили в имениях своих родных и друзей: «Я нынешнея лето раз’ежжала все по гостям была в разных Губерниях и в Орловской, и в Тульской, перед праздником только возвратилась домой…»[917] Будучи тверской дворянкой, Е. Н. Лихачева имела экономические связи в Ярославской губернии, ее сыновья, Григорий и Иван Лихачевы, жили какое-то время в Петербурге[918].

Все эти факты позволяют судить о том, что повседневная жизнь провинциальных дворянок конца XVIII – середины XIX века не замыкалась исключительно в рамках узколокальной территории. Собственная усадьба, уездный город, губернский центр, уездный город в соседней губернии и расположенное на ее территории имение, наконец, обе столицы – такова география проживания и культурного общения дворянской женщины. В отдельных случаях данный перечень дополнялся еще и заграничными европейскими городами. В конечном счете культурный кругозор дворянок определялся масштабом условно освоенного ими социокультурного пространства[919], формальные границы которого, в известной мере, неизбежно совпадали с географическими.

Также следует указать на сопряженную с этим особенность мировосприятия дворянок, которым было свойственно в целом небезразличное отношение к той или иной территории, к определенному культурно-географическому «локусу». В письмах, адресованных 31 декабря 1817 года и 14 января 1818 года княжной Прасковьей Долгоруковой Елизавете Лихачевой, можно обнаружить неоднократные упоминания о том, как тяжело некая княжна Варвара[920] переживала сообщение, что Елизавета Николаевна и ее близкие не будут впредь проводить зимы в Москве: «…К<няжна> Варвара только что не плачет за стыдом, что вы отреклись от Москвы…»[921], «…К<няжна> Варвара… сердцем соболезнует, что вы решились в Москве не жить, вы ее была отрада…»[922]; «…все наши вам кланяются а паче К<няжна> Вар<вара> и Евгения которые сокрушаются, что вы не едите в Москву, и не будете в нее ездить никогда…»[923].

Наряду с ярко выраженными личными мотивами здесь, бесспорно, просматривается еще и некий ценностный аспект отношения дворянки к древней российской столице. Возможно, если бы речь шла не о Москве, а о каком-то другом городе, переживание княжны Варвары Долгоруковой, представительницы родовитой российской аристократии, не было бы столь сильным. Кроме того, предпочтение, отданное проживанию в Санкт-Петербурге, воспринималось жительницей Москвы особенно болезненно на фоне своеобразного культурного соперничества двух столиц – «древней» и «новой»[924]. Вместе с тем из слов княжны Прасковьи Долгоруковой, разделявшей в целом точку зрения княжны Варвары, видно, что она сама не была коренной москвичкой, а ее отношение к Петербургу, своему родному городу, характеризовалось интенсивной эмоциональной окрашенностью: «…нещасная моя родина то есть Петербург нас с вами теперь разлучил…»[925] При этом интуитивно предполагалось, что провинциальная дворянка Е. Н. Лихачева способна адекватно воспринять сожаления, высказывавшиеся ей представительницами столичного дворянства, а значит, в данном случае они как бы находились в одной и той же ценностной «системе координат».