Смятение

Дверь с громким щелчком тяжело закрылась за ним. На некоторое время она просто присела на край своей кровати. Гостиница уже воспринималась как тюрьма. От долгого путешествия в тесном, наполненном дымом вагоне у нее ломило голову, в пути она поспала, потому что не спала предыдущую ночь (Майкл настоял, чтобы они пошли ужинать с каким-то морским офицером и его женой). За ужином мужчины говорили о своем о флотском, а жена офицера говорила о детях и о том, как ей, Луизе, повезло жить в гостинице, каждую ночь с мужем, живым и здоровым. Потом они отправились танцевать, убив на это, как ей показалось, много часов. Ей казалось, что она будет рада, что этот нескончаемый, ужасный день кончился, но к тому времени, когда Майкл безмолвно и безразлично, по-быстрому закончил «заниматься с ней любовью» (и почему люди зовут это так? – недоумевала она), она уже не была способна предаться забытью – тому, чего желала весь вечер. Лежала в темноте, недвижимая и без сна: она непрестанно думала о Хьюго с того самого момента, как он ушел, но так получалось, что шок расставания обратил в лед ее сердце, до того парализовал ее мысли, что весь день, весь вечер боль, казалось, отошла, она понимала, что это больно, только она была за пределами слышимости, так сказать. Но рядом со спящим Майклом началась оттепель, началось мучение. Она тосковала по Хьюго, она любила его, она представить себе не могла, как будет идти по жизни без него – это очень походило на всепоглощающую тоску по дому, что владела ею в детстве. «Если бы только я могла быть с ним, – думала она, – мне все другое было бы безразлично». В тот день и в день за ним Майклу как-то удалось заставить ее чувствовать себя виноватой за, как он выразился, ее поведение. В одиночестве ее мучения легко одолели чувство вины. Казалось невероятным и ужасным, что ей слишком поздно довелось познать, что есть любовь.

* * *

Ужин в обеденном зале, где были такие громадные окна и такой высоченный потолок, что в нем никак не могло быть тепло. Они сидели за столиком, на котором стояла одна гвоздика в окружении листьев папоротника, и ели консервированный томатный суп, холодную ветчину с картошкой и маринованной свеклой, на десерт предстояло выбирать между яблочным пирогом и сливовым пудингом. Майкл утверждал, что на завтрак в этой гостинице кормят лучше всего. Зал был наполовину заполнен флотскими и другими, кто, по словам Майкла, ожидает полночного парома. После ужина они прошли и сели в другом громадном зале, где (после длительных периодов ожидания, пока подадут) можно было выпить кофе, чаю или джин с тоником. Они взяли кофе, и Майкл рассказывал про свой новый корабль, а она думала о том, как Хьюго звонит на Гамильтон-террас и выясняет, что ее там нет. Ей удалось оставить записку для Полли с Клэри, в которой она написала, что Майкл неожиданно настоял на ее отъезде вместе с ним в воскресенье, что Хьюго тоже пришлось уйти, но он будет звонить, и, пожалуйста, кто бы из них ни снял трубку, пусть объяснит ему, куда она подевалась, хорошо? Все же лучше, чем ничего: она знала, что Хьюго поймет, что она не хотела уезжать, а если он будет знать, где она, возможно, он напишет ей хотя бы одно письмо, пусть она и не сможет на него ответить.