Смятение

Потом был обед: фрикасе из кролика и крыжовенный кисель со сливками, – только ей кусок в горло не лез, тупо внимала обычному семейному спору, кто поедет на экскурсию на аэродром. Лидия решительно настроилась ехать, и Уиллсу хотелось на самолеты посмотреть, но, раз уж в любом случае она с ним наедине не останется, то ее это не очень-то и заботило. Майкл привез купоны на горючее (должно быть, намеревался найти попутную машину, подумала она), так выходило, будто все, что он собирался сделать в жизни, оставалось ей неизвестно, пока не происходило. В машине она и он сидели сзади, а впереди вертелись и трещали дети. Она сделалась безразличной, просто соглашалась со всем, зато внутри со страхом ощущала холод и тяжесть. Через час, думала она, он улетит, и, возможно, она его больше не увидит никогда, а он, похоже, и не ведает, не сознает, что это значит. Провести свой последний час за чтением карты, пока на переднем сиденье шла игра «я пошпионю одним глазком», – это казалось ей странным.

В конце концов они добрались до прибитой ветром, но ярко-зеленой травяной взлетной полосы, и все вышли из машины. Шел дождь, несильный, но непрестанный. Майклу отдал честь очень молодой мужчина в форме Королевских ВВС, и их провели в избушку, где сильно пахло керосиновой печкой, которая помогала избавляться от полного холода.

Здесь находился офицер, представившийся начальником авиабазы, он сообщил, что был изумлен, узнав, что здесь намерен приземлиться «стирлинг»: «Должен доложить, что я сомневаюсь, что у него это получится».

На какой-то миг ей представилось, что посадка сорвалась: самолет, сделав петлю, улетает и не берет с собой Майкла. Но уже через секунду послышался гул моторов – и вот он, самолет. Он казался громадиной. Сделал круг над ними, а потом пошел на посадку с дальнего конца посадочной полосы, остановившись окончательно в самом ее другом конце, едва не заехав своим тупым носом за ее край.

– Порядок, – сказал Майкл, – вот и поехали. Я не должен их задерживать. – Он крепко расцеловался с тещей, склонившись, чмокнул Лидию в щечку, и она, вздрогнув, залилась краской, кивнул Уиллсу, кто завороженно разглядывал «стирлинг», и наконец повернулся к ней, положил ей руки на плечи и поцеловал в губы поцелуем, который едва ли не завершился, еще не начавшись. «Выше клювик, моя дорогая, – произнес. – Я завтра позвоню. Обещаю».

Ее мать увела двух детей к машине. Уиллс ударился в отчаянный рев, когда понял, что вовнутрь самолета ему не попасть. Она же стояла и смотрела, как он поднимается в бомбардировщик, следила, как втягивают за ним узкую лесенку, следила, как плотно закрывается дверь, или люк, или как у них там, скрывая его из виду, следила, как самолет неуклюже развернулся и покатил прочь по дорожке.

– Ветер восточный, – сказал начальник авиабазы. – Они полетят в сторону моря, а потом повернут и снова пройдут над нами. Можете тогда им помахать.

И она выждала несколько минут, чтобы проделать это, гадая, видно ли ему ее, и, даже если видно, станет ли он смотреть.

Ее мать была очень добра к ней именно так, как было нужно: она ясно дала понять, что считает, что это тяжело, но развивать тему не стала.

Лидии захотелось поехать в Гастингс и выпить чаю в чайной. «Раз уж мы столько сюда проехали. Чтоб настоящее удовольствие получить».

Вилли повернулась к Луизе, сидевшей впереди рядом с ней:

– Ты этого хочешь, дорогая?

Она повела головой. Как часто случалось в последнее время, она была опасно близка к слезам.

– Тогда поедем домой.

Домой они ехали в сумерках, и в тот вечер она осталась с семьей послушать девятичасовые новости. «Французский флот был брошен своими экипажами в Тулонской гавани, – начал диктор, – но в конце концов дошло и до больших налетов, осуществленных на Киль и Кельн вчерашней ночью». Тогда она сообразила, что не узнает ничего о налете, в котором участвовал Майкл, пока он не позвонит. Так что тот самолет, о каком сообщили, как о не вернувшемся, не имеет к нему никакого отношения. Вскоре ей настолько нестерпимо стало выносить атмосферу скрытого сочувствия, что она ушла спать и, оказавшись в кровати, разразилась тем, что в семье называлось добрым плачем. У ее появился страх, что Майкл ее не любит и что его убьют.

Часть 2

Семейство Новый, 1943 год

– Но как бы то ни было – с Новым годом.

Повисло такое молчание, что она спросила:

– Дорогая, ты же знаешь, как я расстроена. Или, наверное, не знаешь.

– Да, думаю, что не знаю.

– Что ж, я знаю. Только просто не могу бросить бедную старушку Долли, за которой некому присмотреть.

«Некому! – подумала Сид. – Дом битком набит жильцами и слугами. Что она хочет сказать этим «некому»?» Вслух же сказала:

– Положим, я ногу сломаю, ты бы пришла ухаживать за мной?