Смятение

Он налил себе. Спать не хотелось, хотелось самому пройти через все это и, возможно, суметь отрешиться от излишнего гнева, туманившего его разум. Точно. Они достаточно долго добивались компенсации за ущерб, причиненный причалу войной, были месяцы оценок, ревизий книги фондовых ценностей, писанины всех мыслимых видов, но в конце концов выплатили – сто процентов как за ремонт собственности, так и за стоимость хранившегося там товара. Казалось бы, прекрасно. Но тут, как гром с ясного неба, в конце того налогового года фирма столкнулась с налогом на избыточную прибыль на весь товар, словно бы они продали его, что означало, по сути, что они не получают за него ничего. Налогом обложили всю прибыль за лес, что был продан, но то был весь запас, стоивший добрую половину из двухсот тысяч фунтов: платить с этого НИП, по сути, означало, что оставшимися деньгами его не возместить. Он был до того разъярен, что тут же пошел к адвокатам, хотя Хью и предупреждал, что в этом нет смысла. Им попросту придется заплатить налог, говорил он, – снова и снова. Адвокат был довольно хилым: утверждал, если они станут биться, то дело, несомненно, дойдет аж до палаты лордов, поскольку оно создавало бы прецедент или в лучшем случае стало бы попыткой помешать его установлению. Он переговорил со Старцем, который предложил им переговорить с его приятелем из министерства торговли. «Выясните, много ли таких случаев или наш единичный», – посоветовал он. Приятель Старца заявил, разумеется, что на самом деле это не в его компетенции, но к тому же более или менее дал понять, что, по его разумению, им следует смириться. Хью мрачно торжествовал: «Говорил же тебе, не будет ни малейшей пользы, простая трата времени и денег». Только он чувствовал: слишком многое для них в этом на кону, чтобы успокаиваться. Те деньги представляли собой их торговое будущее, и, учитывая, что строевой лес неуклонно рос в цене, к тому времени, когда им потребуется обновить запасы, они в любом случае не смогут восполнить того, что было уничтожено при бомбежках. НИП был последней соломинкой. А потому сегодня утром он еще раз предпринял попытку подвигнуть Хью на борьбу за все дело целиком. Тут не только их деньги затронуты, убеждал он, есть еще и принцип: со стороны правительства явно несправедливо превращать компенсацию за понесенный ущерб в своего рода надуманную прибыль, считать это за продажу. Хью с этим, казалось, согласился, но затем повернул все на высокие издержки по найму подходящих адвокатов, которые действовали бы от их имени, на чудовищную трату времени, на то, что у них не хватает работников, а это окажется задержкой на месяцы. «А главное, – сказал он под конец, – у нас нет никаких гарантий добиться успеха. Мы попросту можем впасть в еще большее безденежье и выкажем себя дураками».

Хью сидел за столом, когда говорил это, и играл пресс-папье, поднимая его и роняя с высоты около дюйма обратно на стол. И потом добавил то, отчего Эдвард и рассвирепел:

– Во всяком случае, я еще раз переговорил со Старцем, и он непоколебимо против этого. Так что, боюсь, двое против одного.

– Он не был против до этого!

– Что ж, теперь он против.

– Тебе прекрасно известно, что это ты преподнес ему дело так, чтобы заставить его согласиться с тобой.

– Свое мнение я ему высказал, естественно.

– Огорчительнее всего то, что ты счел пригодным говорить с ним за моей спиной.

– Разве? Я-то полагал, что ты вполне обеими руками за то, чтобы обделывать дела за чужими спинами.