Смятение

Только она решила это, как зазвонил телефон: Тельма спрашивала, можно она принесет маленький новогодний подарок? И уже через секунду Сид не только пригласила ее отужинать, но даже и предложила: если Тельма хочет встретить с нею Новый год, то лучше ей захватить с собой вещи, чтоб можно было переночевать. Поскольку Тельма снимала комнатку около Ватерлоо и вряд ли могла позволить себе вернуться домой на такси, такое предложение выглядело небольшим проявлением доброты на практике. «То, что Рейчел наверняка сделала бы», – сказала Сид себе. Она чувствовала себя усталой и подавленной, эгоистичной и обиженной, вовсе не расположенной ни к какой праздничности. Когда Новый год состарится на неделю, ей стукнет сорок четыре, и у нее было такое чувство, что она никогда не перестанет еле-еле сводить концы с концами безо всякой радости под конец.

* * *

– Дорогой, не надо так говорить. До Нового года еще самое малое четыре часа.

– Я, видно, буду говорить так всякий раз, как выпью. А нынче вечером это будет довольно часто.

– Плохая неделя?

– Чертовски ужасная неделя.

– Опять Хью?

Он кивнул.

– Не знаю, что в старину вселилось. Он всегда был упрям, как мул, но в последнее время, что бы я ни сказал, он нарочно твердит обратное. А потом отстаивает это. И никак его с места не сдвинешь.

Диана не успела ответить, как сверху донеслись вопли.

– Я поднимусь взгляну. Дорогой, просто расслабься. Выпей еще виски. Мне, видимо, какое-то время придется его ублажать. Сосни немного: до ужина еще полно времени. Подбрось в огонь еще полено, слышишь, дорогой?

Поленья лежали в большой корзине у громадного открытого очага. Он осторожно поднялся с кресла: в коттедже было полно балок, и последнее, чего бы ему хотелось, это башку о них проломить. Она устроила все очень мило: помещение, занимавшее почти весь первый этаж, было и гостевой и столовой вместе, там же была кухонька с печкой, топившейся углем или дровами, умывальником, подставкой для сушки и дверью, ведшей в кладовку-ледник. Основная комната была заставлена довольно потертыми диваном и двумя креслами, отчищенным столом, накрытым к ужину, комодом, на котором держали фарфор, а в дальнем углу, около входной двери, напротив которой висел старый ковер, предохранявший от сильных сквозняков, располагался детский манеж с моющимися детскими книжками, кубиками и несколькими тряпичными куклами-животными, которые с какой-то стоической отрешенностью сидели, прислонившись к прутьям ограждения. В конце комнаты стоял трехколесный велосипед Джейми, рядом – его резиновые сапожки. Помимо очага, комнату освещала большая керосиновая лампа, стоявшая на комоде и еще больше наполнявшая все вокруг потоками сочного золотого света и таинственными сумеречными тенями. В дневное время в комнате с ее маленькими, глубоко посаженными окошками было довольно темно, ночью же она начинала жить своей жизнью. Хорошо тут, подумал он. Дома был бы Хью, и либо мы с ним в очередной раз поссорились, либо все выходные пили бы изо всех бутылок.