Смуглая леди (сборник)

спрашивать? Ведь от сестры все равно уходить надо! Это еще хорошо, что случай такой

подвернулся завтра она проснется, а его уж нет.

— Я не буду говорить ему под руку, — мирно согласился он, — я вообще не буду ему

перечить. Профессор Фенелл на лекциях фармакопеи нас учил: "Соглашайся со всеми

жалобами больного — и он согласится со всеми твоими прописями".

— Ну, ваш Фенелл, мягко сказать… — недовольно поморщился Холл. — Только избави вас

Боже вот от этого. Если он заметит, что вы ему подыгрываете, он вас перестанет замечать.

— А он это умеет, — усмехнулся Волк и взглянул на доктора.

Опять замолчали все. Холл сидел и думал, Гроу смотрел на него и тоже соображал: это

неспроста, что доктор решил позвать к больному его, совершенно неизвестного там

человека. Значит, он точно нужен доктору. Это хорошо!

— А самое главное — имейте в виду вот что, сказал доктор, — не верьте его простоте. Ни

один судья не прощупает вас так, как он. Вы и не заметите, как сами выложите все. Самое

трудное будет скрыть, насколько он болен.

— Скажите о семье, — тихонько напомнил Волк.

— Ну что говорить о семье? — нахмурился доктор. — Семья как семья! Достойная и

дружная семья! Все хорошо устроены. Болезнь главы — это большая скорбь для всех его

родных. А в городе сэра Виллиама любят и уважают. Не у каждого же хранятся письма

короля! — Он проговорил это все спокойно и скучно и с минуту просидел неподвижно, потом поднял голову и, смотря Гроу прямо в глаза, окончил: — Но в то же время надо

помнить: это же Стратфорд. Актеров в город вообще не пускают. В городе только одна

церковь, но каждый день она полна. А сэр Виллиам свой недуг нажил на сцене, дома не

бывал годами. В церковь заглядывал только мимоходом. Это не всем по вкусу. Особенно

женщинам!

— Понятно, — кивнул головой Гроу. После нескольких стычек с сестрой он на этот счет

вообще стал понимать очень многое.

— Ну вот, — кивнул головой доктор, — все такие разговоры доходят и до семьи, так что

предупреждаю: если дочери и жена вам сгоряча скажут не то, что нужно, не придавайте

этому чрезмерного значения.

— В общем, — вдруг вмешалась Джен, и он не узнал ее голоса, всегда ласкового, мягкого

и певучего, — хозяина в его доме не любят, и добром вас никто там не встретит.

— Н-да, — хмыкнул доктор, — н-да!

Наступила неудобная пауза. Все смотрели на Гроу и ждали, что он ответит, а он

молчал, и тут доктор поднялся.

— Ну что ж, — сказал он. — Вино выпито, час поздний, пора в постель. Ничего, все будет

в порядке, — повернулся он к Гроу, — я всех предупредил, что привезу своего ученика. За

больным нужен уход. Примут вас как родного, ручаюсь.

— Ну, ухода-то там хоть отбавляй, — грустно усмехнулась Джен. — Дочка, внучка, жена, сестра, племянничек. И все ждут, ждут! Только не вас, конечно, — обратилась она к Гроу…

Доктор вдруг бесшумно поставил на стол кулаки — не положил, а прямо-таки поставил

на стол два сильных, крепких докторских кулака.

— Гиппократ учит, — сказал он: — "… пусть около твоего больного постоянно дежурит

кто-нибудь из твоих учеников, ибо ты ничего не вправе поручить посторонним". По-сто-

ронним! А для меня все профаны около ложа больного — это посторонние, кем бы они ни

приходились. — Он положил руку на плечо Гроу: — Ну, молодой человек, если ехать, то

идемте спать. Завтра я вас подниму с петухами.

"Если бы не сестра, — подумал Гроу, — не ее проклятый бычина, послал бы я вас… А

что, если их и вправду послать, а?" И сказал обидчиво:

— А где же я лошадь возьму? Нет у меня лошади!

Он до сих пор помнит это утро. Когда он вышел из дому с сумкой, воздух был тонкий, острый. Высоко над головой стояла полная луна — желтая и светлая, как ночью.

Придорожные кусты только что пробуждались и сонно перещелкивались, зато грачи с

платанов и тополей около гостиницы орали вовсю. Волк запретил разорять гнезда.

Гроу постоял, подумал, потом пристроил сумку под лавкой у "Короны" и пошел к

колодцу. На свежем срубе стояло деревянное ведро. Вода в нем была со льдинками и такая

холодная, что, когда он сделал глоток, заломило у глаз. Ровно в семь, как было договорено, он постучал молоточком — он висел на цепи — в дверь "Короны". Не ответили. Он постучал

еще. Снова не ответили. Только лениво гавкнула и сейчас же со звоном и визгом зевнула за

дверью собака. Но тут появился поваренок и сказал, что его ждут, а заходить нужно с

другой стороны. Когда они вошли, доктор, уже свежевыбритый, в дорожном платье,

розовый и душистый, что-то быстро писал на полоске бумаги. Волк сидел напротив. Перед

ним была раскрыта Библия, он держал палец на какой-то строке.

— Да, было, было такое, — спокойно говорил доктор, — я-то, конечно, не помню, но отец

рассказывал. Однажды, говорит, во время такого зрелища Иуду чуть не убили. Вскочили

на сцену — и ну его таскать и топтать. Даже все скамейки поломали.

— Ну вот видите! — сказал Волк.

— Ну так что ж хорошего-то! — поднял глаза доктор. — Зверство! А апостола Петра, говорят, такой пьяница играл! Его каждый день из кабака за ноги выволакивали и бросали