Смуглая леди (сборник)

около забора, а тут, — пожалуйста. Он — святой! Вокруг головы веночек золотой! Нет, мистер Джемс., язычество оно и есть язычество. Что там, у папистов, что здесь у моего

тестя! Женщины-то правы!

— И петух тогда кричал? — спросил Волк с любопытством. — На сцене?

— Наверное, — пожал плечами доктор. — А что тут хитрого? Мало ли у нас шутов! И

залают вам, и закукарекают — поднеси только! И Петр был пьяный, и Пилат, и Иуда! И все, вы говорите, укрепляет веру? А вы знаете, что они сейчас на сцене плетут? Вот только

времени нет, а то бы я вам рассказал что племянничек мистера Виллиама на его рождении

ляпнул. А мальчишке шестнадцати нет! И подучил его кто? Бербедж. Ведь вот, кажется, самый порядочный из них, а… Достопочтенный Кросс на что человек добрый, тихий, а и

тот тогда не выдержал!

— Что же он ляпнул? — спросил Волк.

— А! Говорить даже не хочется, — ответил Холл. Он положил рецепт на стол. — Тут все, что нужно, моя дорогая леди, — сказал он ласково. — Когда кто-нибудь поедет в Лондон, дадите ему это. Пусть заедет в аптеку возле моста. Я позавчера заходил, проверил, там все

это есть. Так! — он взглянул на Гроу и улыбнулся, как будто только что его увидел. — Ну, молодец, коллега, не запаздываете, сейчас поедем! Завтракали?

— Ну когда же?! — ответила за него Джен и вышла из комнаты. У нее была легкая

девичья походка.

Волк захлопнул Библию и бережно отнес ее в шкаф.

— Пошли, — сказал он. — Я вам, мистер Гроу, самую смирную дам, только не надо ее

понукать.

Втроем они подошли к конюшне. Рядом был большой курятник, и в нем бойко

переговаривались куры. Когда Волк взял в руки тяжелый замок и стал вставлять в него

ключ, заорал петух. Доктор поморщился.

Волк взглянул на него и улыбнулся.

— "И пропел петел третий раз", — сказал он. — И тогда Петр, — продолжал он с внезапным

вдохновением, — вспомнил слова Спасителя: "Прежде чем петух пропоет третий раз, ты

трижды отречешься от меня". И заплакал. Вот!

— Да, Христос понимал толк в таких вещах, — холодно и буднично ответил доктор, -

ведь среди двенадцати учеников был Иуда, Фома неверный и этот Петр. Но только не

всякий возглашающий: "Господи, Господи, я люблю тебя", спасется. Вот что я хотел

сказать вам. Мистера Виллиама всю жизнь любили через край, а что толку?

Волк распахнул конюшню и вошел. Пахнуло, как из медвежьего садка, соломой и

животным теплом. Он вышел, ведя под уздцы молодую лошадь. Она горячилась, косила

большим карим глазом, взметывала голову и переступала с ноги на ногу.

— Это вам, мистер Гроу, — сказал Волк. — Ну-ну-ну, моя красавица! — он похлопал ее по

спине. — Чувствует чужих, не любит уезжать от хозяина… Ничего, ничего! Не бойся, не

бойся, через три дня тут будешь.

— Зачем через три? — возразил доктор. — Как доедем, я сразу ее отошлю со своим

конюхом. Так! — Он вынул кошелек. — Ну, дорогой, благодарю вас за все, и вот…

— И не вздумайте! — резко отвел его руку и сам отстранился Волк. — Мистер Виллиам -

крестный нашего сына. Нет, нет, сейчас же уберите, а то обидите насмерть!

Доктор спрятал кошелек.

— Ну что ж, давайте я тогда обниму вас, мистер Джемс, — сказал он спокойно. — Дай Бог

вам и вашей очаровательной жене всего, всего. Я думаю, то лекарство, что я выписал, поможет.

Вошла Джен с сумкой.

— Вот, мистер Саймонс, — сказала она, обращаясь к нему по имени. — Здесь жареная

курица, и кроме того, я положила кувшин с медом.

Волк выпустил из объятий Холла и вошел в конюшню. Джен метнула ему в спину

быстрый взгляд и продолжала:

— Я очень прошу вас. — И, пока Гроу принимал у нее сумку, она украдкой крепко

пожала ему руку. — Очень! Доктору будет некогда, а вы уж не поленитесь, с каждой оказией

давайте нам весточку о мистере Виллиаме. Вся наша семья обеспокоена. Это наш друг, у

нас его так любят.

Доктор с улыбкой посмотрел на открытую дверь конюшни.

— Стой! Да стой ты! — говорил там Волк лошади неторопливым, хозяйским голосом.

— И ТОГДА пропел петел третий раз, — сказал весело доктор, — петел пропел, а Петр

заплакал, ибо понял — как ни люби, а отрекаться ему все-таки придется! Так-то вот, миссис

Джен…

К вечеру третьего дня они уже въезжали в Стратфорд. Пройдет лет полтораста — и

Гаррик назовет его "самым грязным, невзрачным и неприглядным заштатным городом во

всей Великобритании". Да, но то великий актер Гаррик — кумир театральных капищ, первый актер века, привыкший к морям света, копоти факелов, блеску стеклярусов, радуге

вееров, поклонениям и истерикам, — то Гаррик! Гроу же, наоборот, городок понравился

тихо, мирно, непритязательно, робкая весенняя зелень пробивается через землю. Деревья

стоят тихие, задумчивые, в нежной, тонкой листве. Пахнет свежей землей. Зато в большой

красной харчевне, мимо которой они проехали, горели все окна (одно даже на чердаке), и

кто-то бестолково ударял в бубен, а кто-то притопывал ему, и все смеялись. Потом запели.

Холл посмотрел на Гроу и улыбнулся.

— Будет где, будет где, — сказал он. — А мед здесь тоже знаменитый. Ну вот, сейчас через

мост и дома!

Два человека, мирно разговаривая, прошли мимо них, и каждый притронулся к шляпе.

Доктор придержал лошадь и остановился.