Смуглая леди (сборник)

старшая дочь ей ласково: "Мамочка, ну зачем вы себя утруждаете всякими мыслями? Вам

же это вредно. Вы на семь лет старше отца! Вы нас выкормили, поставили на ноги, ну и

отдыхайте". Вот и все! Мать и замолчит! У-у, змея! Ее и муж боится. Он у нее под

каблуком. Как она скажет, так и будет. А что вы так на меня посмотрели? Не верите? Ну, поживете — увидите. Я вам потом объясню, чтоб вы были готовы. А то еще увидите и

убежите.

— Да нет, мне и миссис Джен говорила то же, сказал Гроу.

— Джен? Неужели Джен Давенант? — И лицо у Бербеджа вдруг сразу и почти чудесно

изменилось сделалось каким-то очень мягким и простым. — Да, миссис Джен Давенант -

чудесная женщина, чувствует, что здесь происходит. И Волк тоже чувствует, они верные

друзья Виллиама, только помочь ничем не могут. Да, впрочем, кто тут может помочь? Так

что же доктор вам рассказал, когда вез сюда? Неужели о штучке племянника смолчал?

— Начал, да ему помешали, — ответил Гроу. Ему очень нравился этот актер: он был весь

доброжелательный, положительный, собранный в кулак. На все смотрел трезво и прямо. -

Если, конечно, что-нибудь важное, — прибавил он, — то простите.

Бербедж нахмурился.

— Ну, важности, положим, никакой нет… ответил он небрежно. — Впрочем, это для меня

нет, а они, конечно, раздуют костер как хотят. Так вот что вышло… — Он выглянул за дверь.

— Приехал я к нему в день его рождения по делу, привез с собой бумаги…

Дело, по которому приехал Бербедж, было очень деликатное. Помимо кучи

лондонских новостей и сплетен, Бербедж привез комедию "Буря". Шекспир написал ее лет

пять тому назад для придворного театра, и с тех пор она прошла только однажды и тоже

при дворе. Теперь решили поставить ее для публики, но прошла репетиция, и часть

пайщиков заколебалась. Уж слишком странной им показалась эта пьеса. С одной стороны, в ней, конечно, все, что надо: океан, необитаемый остров, буря, дикарь, а сейчас, когда

наши корабли бороздят все моря и океаны, такие вещи в моде; с другой стороны, ни

убийств нет настоящих, ни приключений — так, черт знает что! Сделает ли сборы? И

пантомима, кажется, не у места лишняя и дорогая! Спорили, спорили и наконец решили

обратиться к самому автору, — что он скажет, то и будет, у него на эти вещи нюх

правильный. С этим Бербедж и приехал в Стратфорд.

— Хорошо, — сказал Шекспир, выслушав его. — Оставь, я посмотрю.

Когда Ричард утром пришел к нему, Шекспир протянул рукопись с вложенным в нее

листком.

— Ну вот и все, что я мог сделать, — сказал он. — Если ты будешь играть Просперо, то, я

думаю, пройдет.

Часа через два Ричард с пьесой в руках снова спустился к Шекспиру.

— Ну? — спросил Шекспир.

— Ты знаешь, — ответил Ричард, присаживаясь, я прочел. Хорошо! Теперь, по-моему, все в порядке. Я бы даже и пантомиму оставил. Без нее непонятен монолог Просперо, а

его жалко выбрасывать — отличное место! Громкое, звучное! На аплодисменты!

Шекспир повернулся к окну в сад и крикнул:

— Виллиам! — И объяснил Ричарду: — Мой племянник. Учится неважно, а почерк как у

секретаря королевского суда. Всегда все мои бумаги пишет.

Мальчишка вбежал с луком, увидел Бербеджа и остолбенел.

— Твой почитатель, — объяснил Шекспир с хмурой и гордой отцовской улыбкой. — С

утра здесь крутится. Видел тебя в "Гамлете" и "Саяне" {Трагедия Бен Джонса}. Тебе

сколько тогда было?

— Одиннадцать, — ответил мальчишка.

— Боже мой, пять лет прошло, а все как будто вчера, — вздохнул Шекспир. — И стихи

пишет.

— Хорошие? О чем?

— На темы древних. Ничего. Достопочтенному Кроссу нравится. Он ведь здесь у нас

самый ученый человек. И читает хорошо, с чувством.

— Преемника себе готовишь? — улыбнулся Бербедж. — Что ж, давай его к нам на треть

пая?

— Что ты! Что ты! — по-настоящему испугался Шекспир. — Вот тогда уж меня точно

сживут со света. Три актера в одном семействе! Это даже для Шекспиров много.

— Ладно! Пусть тогда будет секретарем королевского суда, — улыбнулся Бербедж. Он

взял мальчика за плечо: — Поднимемся, малый, ко мне, я тебе дам бумагу и покажу, что мне

нужно.

А на другой день вот это и случилось… После ужина гости вышли в сад. Их было

много. Был содержатель соседнего трактира, высокий, длинный мужчина с висячими

усами, хитрый, плутоватый и добродушный; был достопочтенный Кросс; был клерк

муниципалитета и местный нотариус Грин; был старый друг, сосед и торговец шерстью

Юлиус Лоу; был Джон Комб — человек странный, замкнутый, иронический, вечно

подтянутый, о котором ходила нехорошая слава, что он дерет безбожные проценты; был

сын его Томас; был близкий друг дома Сандлер и многие другие. Все были веселы,

беспечны, все сильно выпили, и никто не думал о смерти.

И вот когда гости расселись за столом под большой тутовицей, а слуги принесли и

поставили фонари и свечи, Ричард Бербедж вдруг встал и сказал:

— Леди и джентльмены, минуту внимания! Самый молодой из нас прочтет стихи,

посвященные нашему дорогому новорожденному. Мистер Харт-младший, прошу!

Мальчик встал из-за стола, высокий, спокойный, независимый маленький

джентльмен, и вышел на середину. Под мышкой у него была папка. Он распахнул ее и

вынул лист бумаги, украшенный рамкой со шнурами и розами.