Смуглая леди (сборник)

— Нет, сюда, — позвал его Бербедж и показал на место около хозяина. — И громко, здесь

ведь театр, а это, — он показал на дочерей хозяина, — ложа для дам и лордов. Читай, обращаясь к ним.

Мальчик выкинул вперед руку и начал читать. Конечно, не ахти какое было это

стихотворение, каждый начинающий мог скропать такое, но гости, слушая мальчишку, одобрительно порыкивали и кивали. Молодец парень, правильно догадался! Прямо как в

муниципалитете во время праздника.

Даже достопочтенный Кросс и тот легонько хлопнул два раза в ладоши, хотя если

хорошенько подумать, то было отчего ему, человеку ученому, насторожиться. "Жизнь не

только коротка, но и бессмысленна, — читал мальчишка, — вечно только искусство. Только

поэтам принадлежит бессмертие". ("Как это так — поэтам? — спрашивали потом друг друга

почтенные горожане. — А людям с праведной жизнью? Зачем же тогда и в церковь

ходить?")

— Все на свете — сон. И дом — это сон (великолепный, двухэтажный каменный дом на

площади, может быть, лучший в городе, окруженный прекрасным садом и цветником), и

стол, за которым мы все веселимся, и вечер, сошедший на нас, и горящие свечи, и наши

разговоры, наши радости и горе — все это сон..

— Да! Точно! — благочестиво кивнул головой Кросс. — А мы это забываем и продаем

жизнь вечную за чечевичную похлебку. И детей учим тому же. Истинно сказал Спаситель:

"Они слепые-поводыри слепых". Спасибо, милый!

— Горы, замки, храмы — весь земной шар когданибудь заколеблется, поплывет и

превратится в клочья тумана, — продолжал мальчик, — и останется одно пустое, холодное

небо. Мы состоим из того же вещества, что сны. И снами окружена маленькая жизнь -

непонятная и бессмысленная. Так сказал великий Просперо! Поэтому восславим же

сегодня великое искусство и тех творцов, которые служат ему, непреходящему, вечному, бессмертному, и сами становятся причастными вечной жизни.

Мальчик кончил, опустил руку, и все захлопали.

— Иди, иди сюда, мой милый, — сказал Бербедж растроганно, — иди, очень хорошо

сочинил и прочел. Молодец! Лист клади сюда, и вот тебе бокал, как взрослому, — пей!

Задвигались стулья, зазвенела посуда, и все потянулись к маленькому Харту с

бокалами, только мать откуда-то из-за угла закричала:

— Нет, нет, ему нельзя! Я вас прошу! И вообще сейчас уже поздно.

Достопочтенный Кросс — он все время сидел неподвижно, переждал, когда шум

стихнет, а потом спросил:

— Виллиам, милый, а кто такой Просперо? Я что-то не слыхал такого. Это из древних

или он итальянец?

— Это добрый волшебник из последней комедии дяди, — ответил мальчик.

— Ну, не очень-то он добрый, если говорит такие вещи, — усмехнулся Кросс. — Жизнь

для христианина — это не сон, а подвиг, мой любимый. И пресвятая апостольская церковь

тоже не сон, а твердыня, коя сотрет врата ада.

— Так это же стихи! Достопочтенный Кросс, стихи это! — крикнул Грин с другого конца

стола.

— Что ж, и царь-псалмопевец писал стихи, скромно и неумолимо вздохнул Кросс, — и

Библия разделена на стихи. И Нагорная проповедь тоже состоит из стихов. И все-таки все

они не сон. А земной шар не разлетится в туман, а по воле сотворившего его в один день

станет местом Страшного суда, где все получат по заслугам — и грешники, и праведники, и

словоблуды, и мытари. Пусть никто не забывает этого. Каким судом мерите, таким и вам

отмерится, учит Святое Писание. — И он слегка покосился на спокойного и равнодушного

ко всему Комба, который сейчас даже не слушал его. — Не повторяй больше этих негодных

стихов, мой ненаглядный.

Когда гости расходились, Шекспир шепнул Бербеджу: "Зайди ко мне". Он пришел и

застал Шекспира за столом. Увидев Ричарда, Шекспир отложил перо и встал.

— Это ты научил мальчика?

Бербедж засмеялся:

— Да нет, он сам.

Шекспир покачал головой:

— Скверно.

— Почему?

Шекспир положил перо, встал, пошел, сел на край постели и закрыл глаза. Лицо его

было очень утомленным.

— Тебе что, нездоровится? — спросил Ричард.

Шекспир ногой об ногу сбросил туфли и лег.

— Нет, ничего, — сказал он.

— Так почему же скверно? — спросил Бербедж.

— А потому, — ответил Шекспир, — что пастор прав. Не мальчишке в шестнадцать лет

повторять такие стихи. Это приходит в голову только перед самым концом. Когда человек

начинает, как сказал один умный француз, учиться умирать. Тогда он смотрит на свою

жизнь с другого конца, переоценивает ее заново, и оказывается, что и деньги, и земля, и

семья, и все житейские треволнения были только дурным сном. Он рассеивается, и вот ты

умираешь.

— Все? — спросил Бербедж. — Когда-то ты не так говорил об искусстве.

Шекспир открыл глаза и улыбнулся.

— О каком? О нашем с тобой? Ну что ж, мы не зря сунули в руки нашему Геркулесу

земной шар и написали: "Весь мир актерствует". Так оно, кажется, и есть, если поглядеть

на жизнь поосновательней… Уж с неделю ему было трудно дышать. Но доктор догадался: по его указанию жена и Мария устроили что-то похожее на большое кресло из подушек, и

с тех пор он не лежал, а сидел. Думал, вспоминал, читал Сенеку (раньше он как-то прошел

мимо него). Он думал, что, может быть, было бы хорошо написать трагедию "Актею". Но