сторону. Затем немного поговорили еще, поднялись и прошли мимо, в дом. На этот раз
Холл заметил его и кивнул очень ласково.
Затем во двор вышел Бербедж и подошел прямо к нему.
— Вас зовет мистер Виллиам, — сказал он… Шекспир, одетый, сидел в кресле и писал.
Чернильница стояла рядом на стуле. Шекспир казался совсем здоровым — плотный,
упитанный джентльмен средних лет, с большой лысиной и полными щеками. Вот только
бледен он был очень. Когда они вошли, Шекспир взглянул на них, приписал еще что-то и
протянул бумагу Бербеджу.
— Присыпь песком, — сказал он, — это, кажется, все, что надо.
Бербедж быстро оглядел записку и сказал:
— Этого, конечно, хватит, Билл. Теперь другое: что из этого у тебя сейчас есть и чего
нет?
— Сейчас придет Харт, — сказал Шекспир и посмотрел на Гроу. — Коллега, вам придется
вместе с племянником снести с чердака один сундук. Постарайтесь сделать это как можно
незаметнее.
Виллиам Харт пришел через пять минут, и они пошли за сундуком. Оказывается,
сундук находился как раз в той каморке, где Гроу ночевал. Небольшой темный и очень
тяжелый дубовый ящик, окованный сизыми стальными полосами. Они вытащили его из-
под кровати и стащили с чердака по узкой лестнице. Шекспир ждал их с ключом в руках.
Они поставили ящик на стол, Бербедж взял у Шекспира ключ. Заимок был тугой. Крышка
отскочила со звоном. На внутренней стороне ее оказалась большая, в полный лист,
гравюра — отречение Петра. Скорбящий Петр и над ним гигантский петух. "Наверное, Волк тоже видел это, — подумал Гроу, — потому и заговорил о петухе. А ведь Петр, пожалуй, и не скорбит. Он просто стиснул руки на груди и думает: "Ну какой же во всем этом смысл, Господи, если даже я — я тебя предал?" А над ним вот — поднялся огромный,
торжествующий петух".
Сундук был набит почти до краев. Бербедж приподнял кусок тафты, и Гроу увидел
груду книг, тетради, синие папки, фолианты в кожаных переплетах.
— Вот тут все, — сказал Шекспир, — все, что у меня есть.
— И то, что не напечатано, сэр? — спросил Бербедж. — "Макбет", "Цезарь", "Клеопатра"?
— Все, все…
Бербедж взял первую папку и открыл ее. В ней лежала тетрадь, исписанная в столбик
красивым, так называемым секретарским почерком. Буквы казались почти печатными, так
любовно была выписана каждая из них.
— Как королевский патент, — сказал Бербедж.
— Теперь так уже переписчики не пишут. Хороший старик был, мы его недавно
вспоминали.
— Дай-ка, — сказал Шекспир. Он взял рукопись и долго перелистывал ее, читал,
улыбался, задерживаясь на отдельных строках, и качал головой. — Ты в этой роли был
поистине великим, Ричард, — сказал он Бербеджу, и тот согласился:
— Да.
Шекспир полистал тетрадь еще немного, потом отложил ее и вынул кожаную папку. В
ней лежали большие листы, сшитые в тетрадь. Он быстро перелистал их. Почерк был
другой — быстрый и резкий.
— Что значит молодость, — сказал Шекспир. — Да, мне было тогда… Гроу, вам сколько
сейчас?
— Двадцать четыре, — ответил он.
Шекспир ничего не ответил, только взглянул на него с долгой улыбкой и кивнул
головой. Затем вынули еще несколько папок, просмотрели их и все сложили обратно.
— Вот все, — повторил он.
— Хорошо, — решил Бербедж, — закрывай и давай мне. И больше у тебя ничего нет?
— Нет!
Бербедж деловито сложил все опять в сундук, потом помолчал, подумал и сказал:
— Вот что, Виль, — он назвал его не "Билл", как всегда, а ласково и мягко — "Виль", -
очевидно, по очень, очень их личному и старому счету. — Ты сам… — Он все-таки осекся.
— Ну-ну? — подстегнул его Шекспир.
— Я хотел сказать, — путаясь, хмурясь и краснея, сказал Бербедж, — нет ли у тебя тут и
писем, которые ты бы не хотел сохранять?
— Ага, — серьезно кивнул головой Шекспир, — ты хочешь сказать, что в таком случае
уже пора!
Наступило неловкое молчание. Харт вдруг выдвинулся и встал около дяди, словно
защищая его. Шекспир мельком взглянул на него и отвел глаза.
— Я… — начал Бербедж.
— Конечно, — очень серьезно согласился Шекспир, — конечно, конечно, Ричард, но,
кроме заемных писем, у меня ничего уже не осталось.
— А то письмо тут? — спросил Ричард.
— Здесь. В самом низу. Достаньте его, Гроу. Оно в кожаной папке.
Гроу достал папку. Шекспир открыл ее, посмотрел, захлопнул и положил рядом с
собой.
— Что же будем с ним делать? — спросил он.
Бербедж пожал плечами.
— Нет, в самом деле — что?
— Мне его во всяком случае не надо, — ответил Бербедж. — Хотя оно и королевское и
всемилостивое, но в книге его не поместишь.
— Да, всемилостивое, всемилостивое, — покачал головой Шекспир. — Что оно
всемилостивое — с этим уж никак не поспоришь. Но что же с ним все-таки делать?
— Отдай доктору, — сказал Бербедж.
— Да? И ты думаешь, оно его обрадует? — спросил Шекспир и усмехнулся. — Виллиам, -
обратился он к племяннику, — ты слышал о том, что твой дядя беседовал с королем? Ну и
что тебе говорили об этом? О чем шла у них беседа?
Виллиам Харт, плотный, румяный парень лет шестнадцати, еще сохранивший
мальчишескую припухлость губ и багровый румянец, стоял возле ящика и не отрываясь
смотрел на дядю. Когда Шекспир окликнул его, он замешкался, хотел, кажется, что-то
сказать, но взглянул на Гроу и осекся.