Читаем Смуглая леди (сборник) полностью

сторону. Затем немного поговорили еще, поднялись и прошли мимо, в дом. На этот раз

Холл заметил его и кивнул очень ласково.

Затем во двор вышел Бербедж и подошел прямо к нему.

— Вас зовет мистер Виллиам, — сказал он… Шекспир, одетый, сидел в кресле и писал.

Чернильница стояла рядом на стуле. Шекспир казался совсем здоровым — плотный,

упитанный джентльмен средних лет, с большой лысиной и полными щеками. Вот только

бледен он был очень. Когда они вошли, Шекспир взглянул на них, приписал еще что-то и

протянул бумагу Бербеджу.

— Присыпь песком, — сказал он, — это, кажется, все, что надо.

Бербедж быстро оглядел записку и сказал:

— Этого, конечно, хватит, Билл. Теперь другое: что из этого у тебя сейчас есть и чего

нет?

— Сейчас придет Харт, — сказал Шекспир и посмотрел на Гроу. — Коллега, вам придется

вместе с племянником снести с чердака один сундук. Постарайтесь сделать это как можно

незаметнее.

Виллиам Харт пришел через пять минут, и они пошли за сундуком. Оказывается,

сундук находился как раз в той каморке, где Гроу ночевал. Небольшой темный и очень

тяжелый дубовый ящик, окованный сизыми стальными полосами. Они вытащили его из-

под кровати и стащили с чердака по узкой лестнице. Шекспир ждал их с ключом в руках.

Они поставили ящик на стол, Бербедж взял у Шекспира ключ. Заимок был тугой. Крышка

отскочила со звоном. На внутренней стороне ее оказалась большая, в полный лист,

гравюра — отречение Петра. Скорбящий Петр и над ним гигантский петух. "Наверное, Волк тоже видел это, — подумал Гроу, — потому и заговорил о петухе. А ведь Петр, пожалуй, и не скорбит. Он просто стиснул руки на груди и думает: "Ну какой же во всем этом смысл, Господи, если даже я — я тебя предал?" А над ним вот — поднялся огромный,

торжествующий петух".

Сундук был набит почти до краев. Бербедж приподнял кусок тафты, и Гроу увидел

груду книг, тетради, синие папки, фолианты в кожаных переплетах.

— Вот тут все, — сказал Шекспир, — все, что у меня есть.

— И то, что не напечатано, сэр? — спросил Бербедж. — "Макбет", "Цезарь", "Клеопатра"?

— Все, все…

Бербедж взял первую папку и открыл ее. В ней лежала тетрадь, исписанная в столбик

красивым, так называемым секретарским почерком. Буквы казались почти печатными, так

любовно была выписана каждая из них.

— Как королевский патент, — сказал Бербедж.

— Теперь так уже переписчики не пишут. Хороший старик был, мы его недавно

вспоминали.

— Дай-ка, — сказал Шекспир. Он взял рукопись и долго перелистывал ее, читал,

улыбался, задерживаясь на отдельных строках, и качал головой. — Ты в этой роли был

поистине великим, Ричард, — сказал он Бербеджу, и тот согласился:

— Да.

Шекспир полистал тетрадь еще немного, потом отложил ее и вынул кожаную папку. В

ней лежали большие листы, сшитые в тетрадь. Он быстро перелистал их. Почерк был

другой — быстрый и резкий.

— Что значит молодость, — сказал Шекспир. — Да, мне было тогда… Гроу, вам сколько

сейчас?

— Двадцать четыре, — ответил он.

Шекспир ничего не ответил, только взглянул на него с долгой улыбкой и кивнул

головой. Затем вынули еще несколько папок, просмотрели их и все сложили обратно.

— Вот все, — повторил он.

— Хорошо, — решил Бербедж, — закрывай и давай мне. И больше у тебя ничего нет?

— Нет!

Бербедж деловито сложил все опять в сундук, потом помолчал, подумал и сказал:

— Вот что, Виль, — он назвал его не "Билл", как всегда, а ласково и мягко — "Виль", -

очевидно, по очень, очень их личному и старому счету. — Ты сам… — Он все-таки осекся.

— Ну-ну? — подстегнул его Шекспир.

— Я хотел сказать, — путаясь, хмурясь и краснея, сказал Бербедж, — нет ли у тебя тут и

писем, которые ты бы не хотел сохранять?

— Ага, — серьезно кивнул головой Шекспир, — ты хочешь сказать, что в таком случае

уже пора!

Наступило неловкое молчание. Харт вдруг выдвинулся и встал около дяди, словно

защищая его. Шекспир мельком взглянул на него и отвел глаза.

— Я… — начал Бербедж.

— Конечно, — очень серьезно согласился Шекспир, — конечно, конечно, Ричард, но,

кроме заемных писем, у меня ничего уже не осталось.

— А то письмо тут? — спросил Ричард.

— Здесь. В самом низу. Достаньте его, Гроу. Оно в кожаной папке.

Гроу достал папку. Шекспир открыл ее, посмотрел, захлопнул и положил рядом с

собой.

— Что же будем с ним делать? — спросил он.

Бербедж пожал плечами.

— Нет, в самом деле — что?

— Мне его во всяком случае не надо, — ответил Бербедж. — Хотя оно и королевское и

всемилостивое, но в книге его не поместишь.

— Да, всемилостивое, всемилостивое, — покачал головой Шекспир. — Что оно

всемилостивое — с этим уж никак не поспоришь. Но что же с ним все-таки делать?

— Отдай доктору, — сказал Бербедж.

— Да? И ты думаешь, оно его обрадует? — спросил Шекспир и усмехнулся. — Виллиам, -

обратился он к племяннику, — ты слышал о том, что твой дядя беседовал с королем? Ну и

что тебе говорили об этом? О чем шла у них беседа?

Виллиам Харт, плотный, румяный парень лет шестнадцати, еще сохранивший

мальчишескую припухлость губ и багровый румянец, стоял возле ящика и не отрываясь

смотрел на дядю. Когда Шекспир окликнул его, он замешкался, хотел, кажется, что-то

сказать, но взглянул на Гроу и осекся.

Перейти на страницу:

Похожие книги

О, юность моя!
О, юность моя!

Поэт Илья Сельвинский впервые выступает с крупным автобиографическим произведением. «О, юность моя!» — роман во многом автобиографический, речь в нем идет о событиях, относящихся к первым годам советской власти на юге России.Центральный герой романа — человек со сложным душевным миром, еще не вполне четко представляющий себе свое будущее и будущее своей страны. Его характер только еще складывается, формируется, причем в обстановке далеко не легкой и не простой. Но он — не один. Его окружает молодежь тех лет — молодежь маленького южного городка, бурлящего противоречиями, характерными для тех исторически сложных дней.Роман И. Сельвинского эмоционален, написан рукой настоящего художника, язык его поэтичен и ярок.

Илья Львович Сельвинский

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза
Мальчишник
Мальчишник

Новая книга свердловского писателя. Действие вошедших в нее повестей и рассказов развертывается в наши дни на Уральском Севере.Человек на Севере, жизнь и труд северян — одна из стержневых тем творчества свердловского писателя Владислава Николаева, автора книг «Свистящий ветер», «Маршальский жезл», «Две путины» и многих других. Верен он северной теме и в новой своей повести «Мальчишник», герои которой путешествуют по Полярному Уралу. Но это не только рассказ о летнем путешествии, о северной природе, это и повесть-воспоминание, повесть-раздумье умудренного жизнью человека о людских судьбах, о дне вчерашнем и дне сегодняшнем.На Уральском Севере происходит действие и других вошедших в книгу произведений — повести «Шестеро», рассказов «На реке» и «Пятиречье». Эти вещи ранее уже публиковались, но автор основательно поработал над ними, готовя к новому изданию.

Владислав Николаевич Николаев

Советская классическая проза