Читаем Смуглая леди (сборник) полностью

соскучился и бросил. А вообще-то он любил только комедии — и не читать, а смотреть, особенно если там были клоуны и драки. Понять и прочувствовать пьесу с листа он не

мог: сразу путался и переставал понимать кто — кто и что к чему.

Так вот, имя этого сочинителя и актера он слышал — до этого, но все это было так

случайно и настолько неинтересно, что, когда по дороге сюда ему впервые сказали, к кому

он едет, это почти ничего ему не дало, и вошел он в комнату больного, как к человеку, совершенно ему неизвестному. Вошел, сел и сразу же почувствовал запах смерти,

оглянулся и увидел: это рядом с его локтем лежит стопка новых простынь из сурового

полотна. Он взглянул на кровать, — и там лежала смерть. Только не его смерть (он

вспомнил слова доктора), совсем не его и даже никого к нему относящихся, а смерть

доктора, актера Бербеджа, тоже толстого и одышливого, и всего этого дома. Но

умирающий вдруг заговорил, и сразу все переменилось. Не осталось ни умирающего, ни

просто больного, в комнате лежал человек, которому невесть почему, по какой глупости, неурядице, несправедливости, — может быть даже потому, что весь дом ждал его смерти, -

приходилось умирать. Поэтому все в этом доме было не то и не так. Никто не плакал, нигде не шептались. И больной тоже умирал не так, как полагается. Он как будто даже не

умирал, а готовился к какой-то схватке. К участию в судилище, диспуте, к защите своих

исконных прав перед каким-то высоким трибуналом. Гроу думал также, что обреченный

человек этот понимал, что защита будет трудная, ибо все свидетели лгут, а судьи

подкуплены. В общем, все в этом доме было непонятно, и только одна строчка из одной

очень старой и никогда особенно не почитаемой им книги подходила к тому, что здесь

происходило. Ее вдруг вспомнил Бербедж.

Был такой разговор.

— Видишь ли, — сказал Шекспир, — вот ты действительно мой душеприказчик, потому

что все остальное уже не мое. Был дом Шекспира — будет дом доктора Холла, деньги

спрячет Сюзанна, серебро возьмет Юдифь — вот уж даже следа от меня не осталось в мире!

Только имя на плите. А книги-то все равно мои! Хорошие или плохие, — а мои!. "Гамлет" -

Шекспира! — "Лукреция" — Шекспира! Сонеты — Шекспира… Что бы там ни было, никто на

них иного имени не поставит, понимаешь? Мо-е!

— Понимаю, — ответил Бербедж. — Нет, правильно сказал Христос: "Главные враги

человека — это его домашние".

— Да-да. Христос сказал именно так! — Шекспир с улыбкой посмотрел на Гроу и

покачал головой. — Но, Ричард, наш молодой коллега, может быть, еще и не женат, так не

надо бы, пожалуй, учить его такому Святому Писанию, как ты думаешь?… Когда утром

Гроу сидел в трактире, к нему подошел рыжий, толстогубый парень в вязаном шерстяном

колпаке и поздоровался, как со старым знакомым.

— Вы что, — спросил рыжий дружелюбно, — из Нью-Плеса?

Нью-Плес — новое место, так официально назывался дом Шекспиров.

Гроу кивнул головой и подвинулся, хотя места было много. В руках толстогубого была

большая глиняная кружка. Он поставил ее рядом с локтем Гроу и уселся.

— Вот я сразу вижу — вы откуда-то издалека, сказал он. — Что, студент?.. Ну, я сразу же

вижу студент! Не из Оксфорда? А то я два года там жил у кузнеца! На все там нагляделся.

Что, к родственникам приехали?

— Нет, — ответил Гроу.

— О? Нет? — удивился рыжий. — Неужели там, в Нью-Плесе, у вас никого-никого? Ну, тогда плохое ваше дело — там ведь не разживешься! Скупые больно бабы там!

— Да ну? — как будто удивился Гроу. Ему было интересно, что говорят здесь о

Шекспире и его семье.

— Верное слово, мистер студент, верное слово, скупее их у нас нет, — что старая, что

младшая, что мужья их.

— А доктор? — спросил Гроу.

— А что доктор? — ухмыльнулся парень. — К доктору тоже без денег не суйся. Он

задаром тебе и пук сухой травы не даст. Ну конечно, если ты ему что сделаешь, — ну, коня

подкуешь или там стальные усы к шкатулке, — он заплатит. Сколько спросишь, столько и

даст. Мелочности этой бабьей у него нет. Ну конечно, все-таки как-никак, а мужчина! Но

ведь жена, жена… Ух! — И рыжий покачал головой.

— А что жена? — спросил Гроу.

Рыжий поглядел на него.

— Нет, вы правду говорите, что не родственник?

Гроу пожал плечами.

— А хотя бы и родственник был, я ведь правду говорю! — решил рыжий. — Вся в

матушку пошла. Какой матушка была необузданной, такой и дочку вырастила! Как что -

кричит, шваркает! Не подходи! — И он значительно поглядел на Гроу.

— А откуда вы знаете? — спросил Гроу.

— Вот! — усмехнулся он. — Откуда я знаю! Да весь город знает! У них знаете какие

войны бывают? Доктор, например, ехать собирается, лошадь седлает, а она из окна ему

кулаком грозит, слюной брызжет: "А я знаю, куда ты едешь! Знаю!" А что она знает? Знай

не знай — он свое дело делает.

— А отец? — спросил Гроу.

— Хозяин-то? Он в эти дела никогда не мешается! Как будто и не знает ничего! Да они

при нем и не шумят. Доктор-то его уважает. Ну как же, такого человека-то! А в

особенности, конечно, теперь! Сейчас они и день и ночь от него и не вылезают — ждут!

— Чего?

— Как чего? — удивился рыжий. — Стать хозяевами ждут. Ведь старый-то хозяин не

Перейти на страницу:

Похожие книги

О, юность моя!
О, юность моя!

Поэт Илья Сельвинский впервые выступает с крупным автобиографическим произведением. «О, юность моя!» — роман во многом автобиографический, речь в нем идет о событиях, относящихся к первым годам советской власти на юге России.Центральный герой романа — человек со сложным душевным миром, еще не вполне четко представляющий себе свое будущее и будущее своей страны. Его характер только еще складывается, формируется, причем в обстановке далеко не легкой и не простой. Но он — не один. Его окружает молодежь тех лет — молодежь маленького южного городка, бурлящего противоречиями, характерными для тех исторически сложных дней.Роман И. Сельвинского эмоционален, написан рукой настоящего художника, язык его поэтичен и ярок.

Илья Львович Сельвинский

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза
Мальчишник
Мальчишник

Новая книга свердловского писателя. Действие вошедших в нее повестей и рассказов развертывается в наши дни на Уральском Севере.Человек на Севере, жизнь и труд северян — одна из стержневых тем творчества свердловского писателя Владислава Николаева, автора книг «Свистящий ветер», «Маршальский жезл», «Две путины» и многих других. Верен он северной теме и в новой своей повести «Мальчишник», герои которой путешествуют по Полярному Уралу. Но это не только рассказ о летнем путешествии, о северной природе, это и повесть-воспоминание, повесть-раздумье умудренного жизнью человека о людских судьбах, о дне вчерашнем и дне сегодняшнем.На Уральском Севере происходит действие и других вошедших в книгу произведений — повести «Шестеро», рассказов «На реке» и «Пятиречье». Эти вещи ранее уже публиковались, но автор основательно поработал над ними, готовя к новому изданию.

Владислав Николаевич Николаев

Советская классическая проза