Смута в России. XVII век

Главным памятником земского дела под Москвою остался знаменитый Приговор Первого ополчения 30 июня 1611 года. Он вошел в историю русского права как документ, в известном смысле, ставший предтечей конституционного устройства России[601]. Однако по-настоящему понять его нормы можно только учитывая обстоятельства, в которых принимался Приговор, зная кто его разрабатывал, к кому были обращены его нормы и чьи «рукоприкладства» стоят в конце. Приговор был необходим ополченцам для того, чтобы остановить новое «нестроение» власти, связанное уже с авторитетом «всей земли». «Новый летописец» упоминает, что принятию Приговора 30 июня 1611 года предшествовала совместная челобитная «ратных людей» ополчения, объединившихся ради этого дворян и казаков. В ней они просили, «чтоб бояре пожаловали быть под Москвою и были б в совете и ратных людей жаловали б по числу, по достоянию, а не через меру». Следовательно, собравшиеся в ополчении люди уже тогда нашли главную причину Смуты и раздоров, заключавшуюся в продолжавшемся стремлении к новым чинам и наживе тех, кто получал такую возможность и не считался с устоявшимся местническим порядком, а иногда, просто со здравым смыслом. К сожалению, не были исключением из этого ряда и собравшиеся в ополчении «бояре» (здесь это слово упоминалось в широком смысле, как все, кто облечен властью правительства и командования над ратными людьми). Бояр под Москвою просили, чтобы они «себе взяли вотчины и поместья по достоянию боярские; всякой бы начальник взял одного коего боярина». Вместо этого в ополчении началась безудержная раздача в частные руки фонда дворцовых и черносошных земель, который ратные люди считали общим источником обеспечения кормами и жалованьем. Не удалось в Первом ополчении полностью избавиться от вражды и по старым поводам. «Ратные люди» били челом записать в будущем приговоре: «меж бы себя друг друга не упрекати, кои б в Москве и в Тушине». Оставалась нерешенной проблема, что делать с крестьянами и холопами бояр, сидевших в Москве. Пока хозяева оставались в столице их «крепостные» люди пришли воевать в ополчение под столицу в составе казачьих сотен и они ждали выполнения обещания о воле. Считалось, как писал автор «Нового летописца», что из трех главных воевод ополчения, двоим — «Трубецкому и Заруцкому, та их челобитная не люба бысть», и только «Прокофей же Ляпунов к их совету приста, повеле написати приговор»[602].

Преамбула приговора перечисляет все чины, участвовавшие в создании ополчения и содержит наказ «боярам и воеводам», выбранным «всею землею». Воеводскому триумвирату были даны полномочия, «что им будучи в правительстве, земским и всяким ратным делам промышляти и расправа всякая меж всяких людей чинити вправду». Приговор 30 июня 1611 года содержал, по подсчетам И.Е. Забелина, нашедшего один из двух известных списков документа, 24 статьи, посвященные прежде всего решению земельного вопроса в ополчении и организации его правительства. Не приходится сомневаться, что самой назревшей, могла считаться первая статья Приговора; «А поместьям за бояры быти боярским, а взяти им себе поместья и вотчины боярския и окольничих и думных дворян, боярину боярское, а окольничему окольническое, примеряся к прежним большим бояром, как было при прежних Российских прироженных государях». Однако это был только принцип, идеал земского устройства, который еще предстояло достичь. На самом деле, если посмотреть на нормы Приговора как на источник по внутренней истории ополчения, то можно увидеть целый список злоупотреблений властью, оказавшейся в руках у главных воевод.

В продолжении первой статьи предлагалось остановить бесконтрольную раздачу земли без «земского приговору», в том числе из «дворцовых сел» и «черносошных волостей». Эти имения «розняли бояры по себе», поэтому в Приговоре содержалось постановление вернуть их во «Дворец» и ввести управление такими землями по прежним образцам, учредив кроме дворцового приказа еще финансовые — Приказ Большого прихода и Четверти — для сбора хлебных и денежных доходов (ст. 1). В Первом ополчении хотели решительно бороться с теми, кто «имали себе поместья самовольством, без боярсково и всей земли совету». На деле оказывалось так, что служилый человек подавал челобитную о 100 четвертях поместной земли, а захватывал и 500, и 1000 четвертей (ст. 3). Приговор подтверждал прежний указ царя Василия Шуйского о раздаче поместий в вотчины «за московское осадное сиденье». Однако^ объединившись с «тушинцами», вынуждены были признать их право на получение таких же вотчин «против московских сидельцев», с единственным уточнением, что тушинские оклады, полученные «в таборех» признавались недействительными, а перевод поместий в вотчинную землю должен был происходить с учетом службы и родословного принципа «кто кому вверсту» (ст. 9).