Смута в России. XVII век

И, наконец, — стоящая в конце документа, но особенно важная для истории Первого ополчения статья 23 Приговора 30 июня 1611 года. В советской историографии эта статья воспринималась как важное звено в истории закрепощения крестьян, потому что в ней определенно говорилось «по сыску крестьян и людей отдавать назад старым помещикам». Однако при этом упускалось из виду, что речь в статье шла только о тех крестьянах и холопах, которые были вывезены по указам Бориса Годунова 1601 и 1602 годов, а также о беглых. Те, кто «выбежав живут по городом, по посадом», действительно подлежали возврату, а о тех, кто продолжал служить в ополчении и поступил там в казаки, не говорилось ни слова. И такое умолчание красноречивее всех более поздних обвинений в крепостничестве говорит о том, что так просто крестьянский вопрос в Первом ополчении не решался[604].

Приговор, подписанный всеми «чинами», присутствовавшими в ополчении, устанавливал порядок смены бояр, «выбранных ныне всею землею для всяких земских и ратных дел в правительство». «Бояре» князь Дмитрий Тимофеевич Трубецкой, Прокофий Ляпунов и Иван Заруцкий (за этого боярина подписался Ляпунов) должны были «о земских делех радети» и «росправы чинити… вправду». Полковые воеводы подчинялись боярам, но как те, так и другие руководители ополчения назначались и сменялись «всею землею» (ст. 24). Все это показывает, что в Первом ополчении уже выработался общий принцип приоритета «земского дела» перед всем остальным, не исключая личные амбиции «правительства». Более того, Приговор создавал предпосылки для оформления нового порядка управления Московским государством, где наряду с традиционными приказами — Разрядом, Поместным, Дворцом, Большого Прихода, Разбойным и т. д., существовал постоянный собор «всея земли». Земский собор составляли разные «чины», перечень которых отражают рукоприкладства на Приговоре 30 июня 1611 года (к сожалению, сохранившиеся только в пересказе). Именно земскому собору и принадлежала тогда верховная власть в полках под Москвою летом 1611 года.

Короткое согласие, достигнутое в Первом ополчении принятием Приговора, все-таки безнадежно опоздало. В несчастливом июне 1611 года король Сигизмунд III взял «приступом» Смоленск. Героическая оборона окончилась поражением, оставив в анналах Смуты подвиг смольнян, заживо взорвавших себя в соборном храме: «Последние ж люди запрошася у Пречистые Богородицы в Соборной церкви. Един же Смольянин кинуся в погреб. Погребу же бывшу под тем соборным храмом с пороховою казною, и то зелье зажгоша, и храм соборной Пречистой Богородицы розорвася и людей всех побиша, кои в церкви быша». Так завершилась эта осада, вызывая в памяти описания Батыевц нашествия, когда так же, в церквях, последними погибали прятавшиеся там семьи князей и бояр независимых русских княжеств. То, что было горем для защитников Смоленска, для короля Сигизмунда III стало главным военном триумфом всего его правления. Он возвращался из московского похода «со щитом», добившись того, что Смоленск на несколько десятилетий снова вошел в состав Речи Посполитой. В его обозе находились знаменитые пленные — бывший московский царь Василий Шуйский и его братья князья Дмитрий и Иваг Иванович Шуйские. Был пленен руководитель смоленской обороны боярин Михаил Борисович Шеин, которого «взяша на башне з женою и з детьми»[605]. Потеряло всякий смысл и посольство митрополита Филарета Романова и боярина князя Василия Васильевича Голицына, превратившихся уже в настоящих пленников, а не просто в задержанных на время переговоров представителей Боярской думы из Москвы. В результате, король Сигизмунд III уехал из-под Смоленска в Варшаву готовить свое прославление на предстоящем сейме, с чем не в последнюю очередь оказался связанным даже перевод столицы из Кракова.