Смутные годы

А в это время за воротами крепости уже вовсю шло устройство полков. Григорий Валуев разместился с войском в походных палатках около Васильевской слободы, близ устья Можайки. Заруцкий с донскими казаками получил от квартирмейстеров гетмана место подле Алексеевской слободы. В походе его казаки сторонились даточных и стрельцов Валуева, не доверяли им, поэтому расположились и сейчас подальше от них. Отдельно встал и Урусов. Рядом с ним устроился Ураз-Мухаммед с касимовцами: они раскинули шатры вдали от стен города. Наёмники же полковника Линке выпросили себе место ближе к гетманским ротам.

На следующий день в ставку к Жолкевскому явился ротмистр Борковский.

– Пан гетман, к вашей милости добивается на приём поручик моей роты Маржерет, – доложил тот ему.

– А-а, этот ваш француз?!

– Да, пан гетман! Он служил государю Борису, потом царю Димитрию. Он просит выслушать его по личному делу. Под Клушино он показал себя с самой лучшей стороны. Редкий удалец! Среди наших равным ему будет разве что Лисовский.

Жолкевский вспомнил уже немолодого, подвижного, крепкого телосложением человека, каким он увидел Маржерета в битве под Клушино. Тогда он мотался со своей ротой с правого крыла, от Зборовского, на другое крыло, в полк Струся, пятигорцы которого топтались на месте и никак не могли выбить шведов из укреплений. И дважды он столкнулся с тем самым поручиком, запомнил броское выразительное лицо с живыми светлыми глазами.

– Хорошо, я приму его.

Ротмистр вышел от него, и тут же в комнату вошёл Маржерет, молодцевато вытянулся: «Доброго здравия, пан гетман!»

– Проходите, поручик, – пригласил его Жолкевский. – Я слушаю вас.

– Ваша милость, как вы знаете, я долго служил при московском дворе. И у меня остались там добрые приятели. Искренне желаю быть полезным вашей милости: в чём сочтёте нужным, – кивком головы выразил Маржерет полную готовность служить ему.

Ещё до Клушинской битвы Жолкевский начал засылать в Москву своих агентов. Но то были мелкие сошки. А ему нужен был человек, хорошо известный наверху, в среде бояр. На русских же, которые шли с ним в войске, он не полагался в тайных делах. Правда, в Москву отъехал из-под Смоленска Михаил Салтыков с особым поручением Сигизмунда. О чём его осведомили письмом из королевской канцелярии. Но то был человек короля. Ему же нужен был свой, для переписки с Мстиславским. Маржерет подходил для этого как нельзя лучше. Мысль использовать его появилась у него раньше. Но он выжидал, чтобы тот первым сделал шаг.

– Хорошо, поручик. Я подумаю о вашем предложении, – ответил он, намереваясь испытать его.

Глава 8 Григорий Волконский

Поражение под Клушино повергло Василия Шуйского в такой шок, что он несколько дней не показывался на людях. Ожил и снова засуетился он, когда дьяки донесли ему, что пришли крымцы и стали табором на берегах Оки, под Серпуховом. Злой и с какой-то сумасшедшинкой в глазах, он уже цеплялся за всё, чтобы выкарабкаться из положения, в какое угодил по вине своего брата. И он велел немедля послать крымцам дары, подвигнуть их выступить против самозванца и Жолкевского.

А дьяки подсказали ему отправить туда, к крымцам, князя Григория Волконского: тот-де известен Крыму по прошлому…

– Да отрядите с ним крепкого воеводу! – разозлился Шуйский на то, что дьяки не могут решить без него даже это.

– Может быть, Пожарского? – робко предложил Буйносов, последнее время торчавший всегда в его государевой комнате.

Шуйский махнул рукой: а, мол, всё равно…

Вот так князь Дмитрий Пожарский оказался в одной связке с Волконским. И уже через день они были далеко от Москвы…

– Шишка!

– Здесь я, Дмитрий Михайлович! – откликнулся из подлеска голос, и к Пожарскому подбежал стрелецкий сотник, средних лет малый с задубевшим на ветру и солнце лицом.

– Поднимай людей, пора!

Сотник молча кивнул головой и побежал выполнять распоряжение. В подлеске сразу всё ожило: заскрипели колёса, забегали возницы, покрикивая на лошадей. И на разбитую просёлочную дорогу выкатился обоз. За ним из подлеска выметнулись конные и ускакали вперёд разъездом.

Пожарский и Волконский с десятком стрельцов двинулись в голове обоза. Позади же, прикрывая обоз с тыла, пристроились казаки, а на телеги уселись пешие стрельцы с самопалами.

До Серпухова оставался один дневной переход. И Пожарский надеялся в этот же день, к ночи, добраться до войска Лыкова, которое стояло под Серпуховом. Затем, разведав обстановку, им предстояло переправиться через Оку и идти с Волконским в стан к крымским татарам.

– Дня через два будем у татар. Придётся поклониться. Не так ли, Шишка? – спросил он сотника.

Этого сотника ему дали в Посольском приказе. Человеком он был для него новым. Поэтому он исподволь понемногу присматривался к нему: кто из себя таков и можно ли на него положиться в опасном деле.

Шишка хмыкнул:

– Хм! А что? Татарин как татарин! Нам ли его бояться!

– Мы крымцу ни к чему, – заговорил Волконский. – Ему нужен полон. А с нами хлопот не оберёшься… Если продать куда, так государь затребует прежде всего. Не так ли, Шишка?