Смутные годы

Сотник скромно промолчал. По снисходительному тону князя он понял, что тот не ждёт от него ответа.

– Три года назад в Крым посольство не дошло: под Валуйкой казыевцы [24]пограбили, всех побили, – сказал Волконский, легонько погоняя своего коня, чтобы не отстать от Пожарского.

– Так то же малые ногаи! – пробасил Пожарский под мерную рысь аргамака.

– Да, верно, – согласился Волконский. – Сам-то Селамет-Гирей [25]заверяет Шуйского: «Другу государеву другом быти, а недругу – недругом!»

– Выходит, одна рука не знает, что делает другая? – спросил Шишка, держась позади него из-за своего неказистого Савраски. Он стеснялся его, понимая, что и сам через него, через Савраску, похож на обнищавшего степняка. Савраска же хотя и был неказист, но был уж больно вынослив. Он мог бежать день-деньской без остановки и уже загнал нескольких аргамаков на дальних переходах… «И откуда у него такое!» – удивлялся он и дорожил им в такие минуты…

– Знают, хорошо знают, и обе гребут!

– От донцов это. По низу воруют, раздор чинят меж государем и Крымом, – рассудительно заявил сотник и глянул на Волконского.

Но князь Григорий промолчал, ничего не ответил. Он потерял интерес к разговору. Докучливые мысли о нынешней поездке и о своих семейных делах сами собой лезли в голову, мешали, вытесняли всё остальное. К татарам он ехал уже не первый раз. Нравились ли ему эти поручения?.. Да, наверно. Хотя он ясно не мог бы ответить на это даже самому себе. Это было государево дело, и его надо было делать. Первый же раз на посольские дела его сняли указом Годунова с воеводства в Ново-Беле-Городе, где он был вторым воеводой при князе Григории Петровиче Ромодановском. Прибыв в Москву, в Посольский приказ, он получил назначение послом в Крым, с повелением немедленно ехать в Ливны, на разменное место. Получил он и грамоту с росписью посольства. Неожиданностью это для него не было. Такому повороту его службы во многом содействовала его сестра Анна, по мужу Клешнина, комнатная боярыня царицы Ирины Фёдоровны, в бытность той в миру. Хлопотала и другая сестра, княгиня Козловская, тоже комнатная боярыня у той же царицы.

Князь Григорий, высокого роста, подтянутый, светловолосый, с небольшой русой бородкой и голубыми глазами, от которых лучиками разбегались морщинки, на государевой службе ходил уже более четверти века. Да вот до этого он бывал только вторым воеводой или приставом у послов. Ему шёл сорок пятый год, и волнами в нём плескались ещё желания сильной жизни, когда его отправили в 1602 году первый раз послом в Крым, и, возможно, благодаря тому, что Годунов знал его лично.

То, что он везёт сейчас татарам, это не поминки [26]– подачка.

Тогда же, восемь лет назад, он вёз такие поминки, какие Москва не давала до того ни разу Крыму. В обозе из ста подвод только в ефимках [27]было тридцать пять пудов серебром да полтора пуда денег золотом: золотыми угорскими и московскими. Часть, и весьма немалую, везли мягкой рухлядью. На два десятка подвод загрузили сто тридцать мешков с мехами: везли куниц и бобров, лисьи и собольи шубы. На остальных подводах разместилось посольское хозяйство.

Началось же с того, что в Москве обеспокоились переговорами Польши с Крымом, о которых доносили тайные агенты. Откупаясь и подталкивая Крым на опустошительный поход по окраинам своей соседки Московии, Польша выложила крымскому хану Казы-Гирею [28]большие деньги.

И князь Григорий оказался тогда перед непростой задачей: провести такой обоз через воровскую степь и доставить в Крым. Но ещё сложнее было получить от этих поминок то, чего хотел Годунов, после провала у хана посольства князя Фёдора Барятинского.

* * *

Дело же было так. Барятинский находился тогда с посольством в Крыму. И вот как-то раз его, князя Фёдора, и дьяка Дорофейку Максимова ясаулы [29]взяли в посольском лагере, привели в замок и поставили перед ханом.

– Царь Борис, брат наш, прислал вас сказать о дружбе и любви, говорили вы… И то мы в грамоте вычли, – перевёл бакшей [30]слова Казы-Гирея. – Но следом за вами пришли на Каросан казаки с Дона, погромили Татарский и Черкасский улусы, людишек пограбили, в полон взяли…

^– То очень худо, – хмуро сказал Барятинский, ещё более насторожился.

– Великого Крымского улуса хан Казы-Гирей думает, что брат наш, царь Борис, прислал вас, холопов своих, с раздратьем! – резко бросил в лицо послу афыз [31]и низко поклонился хану. – То меж нас какой тогда мир?!