Смутные времена Лепрозория (СИ)

Сакерд, Ясинэ, Кайл, Феникс, Исхирион, Химари, Ева. И многие, многие другие. Самым первым был Самсавеил, и история его жизни для маленькой кошки была подана как будто сказка. Впрочем, таковой она и являлась — легендой, правдивую версию которой, наверное, не помнил даже сам Самсавеил, настолько давно это было.

Айлив вписала последней строчкой — Люцифера, и вернулась к пустым страницам.

— Имен, титулов и народных прозвищ у нее было так много, что писать их все нет смысла. Хватит двух — «Светоносная гарпия» и «Дикая фурия», чтобы понять, как по-разному ее воспринимали.

И даже странно, что последним ее прозвищем стало «Кладбищенская дева».

Девушка послушно записала.

И Райга начал свой рассказ. С самого начала — с самого-самого начала. Когда у Евы родился крылатый мальчишка, черепушка которого теперь хранилась в сундуке Верховного шисаи, замотанная в плащ.

Это был долгий рассказ, сокращенный настолько, насколько это было возможно — до самой сути. И все равно получилась длинная история. Такая же, как история жизни Ясинэ и Феникса. Пресыщенная трагедиями, насыщенная событиями, наполненная борьбой и войной до самых краев. До последнего дня. До последнего вздоха. До последнего крика, запечатленного в лиловой статуе. И ни слова больше.

Потому что следующей из великих была императрица Изабель. Но не сегодня. И даже не завтра.

Айлив слушала его внимательно и вместе с тем отстраненно. Райга краем глаза следил за тем, что она записывает, и убеждался с каждой новой строчкой, что она не витает в облаках, нет.

Но самой Айлив как будто здесь не было. Ее взгляд не выражал совершенно ничего. Она не задавала вопросов, что было слишком необычно для такого любопытного котенка, как она. Она писала и смотрела сквозь бумагу, изредка ее брови едва заметно хмурились, а клыки закусывали нижнюю губу — но и это как будто происходило само по себе, отдельно от нее.

Райга замолчал, закончив свой рассказ. Айлив же просто перестала писать. Не подняла голову, ожидая продолжения. Не задала ни вопроса. Просто застыла, погруженная в мысли. С кисточки соскользнула черно-лиловая капля и оставила кляксу.

На весь шатер пах кошкин перекус — из сумки у ножек стула доносился аромат свежего рисового хлеба и жареного на огне мяса. И обычно она не могла устоять, перекусывая посреди долгого рассказа. Даже кружка с водой была нетронута, хотя обычно приходилось доливать воду не единожды во время занятия.

Перекинув лапу за лапу, Райга продолжал полусидеть, дожидаясь хоть какой-то реакции черноногой кошки.

Не может же быть такого, что смерть матери так сильно ее потрясла.

Или — может?

Когда Тора принесла весть о смерти Химари и Хайме — Райга хорошо это помнил — он не почувствовал практически ничего. Он был к этому готов, он прекрасно знал, что это неизбежно, что это закономерно, должно. Да и когда и как это произойдет — было обговорено заранее.

Но он был из семьи шисаи. Для простых кошек все это было совсем иначе, пожалуй.

Райга коснулся рукой плеча Айлив, и она вздрогнула всем телом.

— О чем ты думаешь? — спросил он.

Ответ был ему известен — о матери.

По крайне мере, он думал, что ответ ему известен, понятен и логичен. Что другого ответа быть не может.

Но должен был спросить, чтобы заставить ее мозг думать, а не просто избирательно переводить сказанное в написанное.

Однако он не угадал.

— Я всю ночь читала конспекты ваших лекций о великих, — Айлив открыла самую первую страницу — со списком имен. — Вспоминала, что говорила мама — а она рассказывала то, что слышала от других кошек, почти про всех из этого списка. Она знала слухи и легенды, а я всегда зачитывала ей факты.

Райга усмехнулся. Факты — точно такие же слухи и легенды, кем-то когда-то записанные. Например, лекция о Ясинэ вообще не имела ничего общего с тем, что было написано во всех существующих книгах с упоминанием ее имени. Единственным источником, которому Райга верил в этом вопросе, был Хайме.

— И я не могу понять. Пытаюсь, но не могу. Мама говорила, что я все усложняю, но я просто хочу понять.

— Понять что? — вопросительно изогнул бровь Райга.

Айлив пошевелила рукой, подбирая слова, и с кисточки слетела пара капель — но кошка и бровью не повела.

— Если просто слушать это, как что-то нереальное, как сказку, то видишь какую-то мудрость, мораль. Героев, гениев. Видишь тех, чья сила заставляет завидовать. Личностей, чья внутренняя мощь поражает, чья воля обескураживает. Видишь истории, трагедии, трагикомедии, наполненные некоторой иронией. Но все это где-то на поверхности, — она быстро пролистала исписанные листы.

— Но?

Тетрадь вернулась к своему началу, в пальцах Айлив осталась только дырявая обложка.

— А если остановиться и задуматься, то становится жутко. Герои? Чудовища. Гении? Сумасшедшие. Победы? Пирамиды из чужих костей и сломанных судеб. Вся история боготворит то, что меня ужасает, и тех, от кого бы мне хотелось держаться подальше.

— Сейчас ты — часть истории.

Айлив вскинула голову, в ее глазах отразился неподдельный ужас.

Райга хмыкнул: